Летний день, или Корыто со старостью

Чем выше поднимался он по должностной лестнице, тем меньшее значение имела для него новая ступень.

– Главное – не превратиться в ходячий экспонат заслуг и званий, – посмеивался он над самим собой и с завидным усердием продолжал работать.

Новому Крутов отдавал себя с юношеским пылом, таким, как Лиза, хотел искренне помочь, при неудачах сокрушался и продолжал, продолжал искать, надеясь однажды передать тем, кто придет после, багаж более увесистый, чем тот, который когда-то получил сам.

Раиса Сергеевна вошла в вестибюль, прижала сумку к груди, ощупала холодными пальцами банку с бульоном.

– Тёпленько, не остыло, – обрадовалась она.

Сдав пальто в гардероб и надев поверх коричневой водолазки и юбки в клетку белый халат, женщина, подхватив сумку, пошла к лифту. Возле лифта был еще один пост охраны.

– Охраняют как в тюрьмах, – промелькнуло в голове женщины. – Что за время такое?! Кругом нелюди. Что ж, так и сидеть человеку, как таракану в щели. Жить-то хочется!

– Здрасьте! – Розовощекий, пышущий здоровьем охранник поприветствовал женщину. – Что-то вчера вас видно не было, не приходили, что ли?

– Да как же не приходила?! – чуть было не обиделась женщина. – Кто ж придет, кроме меня?

– Не заметил. Отходил, видно, – признался охранник.

– А ты не отходи, – пожурила его Раиса Сергеевна. – Тебя поставили охранять, а ты ходишь куда хочешь. Не на танцах ведь…

– Да я так… на секундочку, – стал оправдываться розовощекий.

Двери лифта распахнулись, из лифта выпорхнули три студентки в беленьких халатиках. Розовощекий тут же забыл про старуху и уставился им вслед плотоядным взглядом. У одной под халатом кроме трусиков и бюстгальтера ничего не было. Глаз у него был будь здоров, наметанный. Парнишка закусил губу: метят будущие докторши на профессоров, от охранника какой им прок?

Но попробовать все равно можно, вдруг подбодрил он самого себя. Начать с этой… рыжеволосой. Он еще раз окатил взглядом девушку с огненными волосами. В конце концов, он тоже парень не промах. Глядишь, понравится студенточке. По лицу расползлась улыбка.

Розовощекий очнулся, только когда за спиной Раисы Сергеевны захлопнулись двери лифта. Парень уткнулся в журнал. «Тучка Раиса Сергеевна», – написал он на верхней строчке, потом вписал по памяти паспортные данные женщины. Память у него всегда была отличная, вот только применение ей какое-то никчемное. Перелистнул страницу, сверил с предыдущими записями. Все верно. Взгляд снова стал блуждать по вестибюлю. Улыбка медленно сползла. Скукотища…

Женщина поднялась на десятый этаж. До этого Лизонька лежала в другом корпусе, на третьем этаже, а вот уже вторую неделю как здесь. Не очень-то это удобно, хоть и говорят, что лифты тут не отключают, свой генератор есть, но кто их знает, и на старуху бывает проруха, и как ей потом подниматься на такую верхотуру, да еще с банками? В ее-то возрасте. На этаже за длинным столом сидела сестра. Всего медсестер было три: Мария, Ирина и еще какая-то то ли Румия, то ли Галия. Раиса Сергеевна со всеми старалась дружить. Кому шоколадочку, кому тортик вафельный подсунет… Глядишь, пригодится еще Румия-Галия.

У дочери она планировала пробыть полчаса, не больше – времени этого вполне достаточно, чтобы навестить Лизоньку.

– Это ж надо, отстроить больницу за городом, – проходя по коридору, в который раз сокрушалась Раиса Сергеевна. – Два часа на дорогу. Маршрутку не дождешься. Каждый божий день в такую даль таскаться.

Сегодня дежурила Румия-Галия, на столе перед ней появилась шоколадная «Аленка». Шоколадную девочку тут же проглотила раскрывшаяся пасть ящика стола.

Лизонька лежала в самом конце коридора в угловой палате, палата была двухместная, но к Лизе никого не подселяли. Лиза была в некотором смысле больничной диковинкой. Болезнь, которой болела девушка, имела длинное, трудновыговариваемое название. Поначалу Раиса Сергеевна пыталась его выучить, но после того, как однажды что-то напутала, вызвала смех врачей, попытки оставила. Пусть врачи-грамотеи щебечут на своем языке, а она уже не в том возрасте, чтобы язык ломать да посмешище из себя делать. Не ее это дело. Ее дело – крест свой нести, за Лизонькой ухаживать по мере сил своих, утешать, успокаивать доченьку свою ненаглядную. Если нужно – готова она и на большее. Готова всю себя до последней жилочки доченьке отдать…

Дойдя до палаты, женщина приоткрыла дверь. Стараясь не шуметь, тихонько вошла.

– Вот и хорошо, что спит, пусть отдохнет, девочка. – Раиса Сергеевна поставила сумку с банками на подоконник, присела на стул. Лиза не шелохнулась. Ее бледные руки лежали поверх одеяла. Через кожу просвечивались вены. Женщина посмотрела на лицо дочери. Ссохшееся, а ведь она почти девочка, а лицо бледное, изможденное. Как же так? Лиза не видела еще ничего, а уже увядает. Женщина смахнула слезу. Только бы врач не заметил. Ругается, как увидит, что она плачет. А она что же может поделать с собой? Сердце-то рвется, дочь родная.

Лиза пошевелилась.

– Ты, ма? – спросила она, не открывая глаз.