Летний день, или Корыто со старостью

Мужчина грязной пятерней зажал себе рот. Стоило ему только издать звук, все были бы уже здесь. И первый бы Рыло. Во всё суется, гад! Спасу от него нет. Хотя что там говорить, Лютый сам виноват, давно уже нужно было избавиться от этой дурацкой привычки – сдувать со всего песок. Лютый, с трудом сдерживаясь, быстро заморгал глазами. Резь в глазах усилилась, и он, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь накатившие слезы, выпучил глаза, стараясь не моргать. Проверенное средство. И правда, муть в глазах почти сразу прошла, и Лютый наконец смог рассмотреть лежащий перед ним предмет.

– Хм… – протянул Лютый. Перед ним лежал золотой диск. На нем были видны какие-то линии.

«Буквы, – догадался Лютый. – “D”… – Мужчина ощупал одну из них, поскреб пальцем по диску. – А перед ней еще… “О” или “С”», – пока не понял Лютый.

Если бы не размеры вещицы, ее можно было бы принять за самую обычную монету, но Лютый что-то не встречал монеты размером в пол-ладони. Кроме двух букв, на гладкой золотой поверхности мужчина ничего не разглядел. Губы его искривились, уголок дернулся. Никто бы другой не угадал в этой гримасе улыбку. Что-то ему подсказывало, что чутье его на этот раз не подвело.

– Нашел, – одними губами произнес он, оторвал глаза от диска, задрал голову кверху.

Солнце стояло в зените, песок горел под ногами. Лютый, почти ослепнув от солнечного света, опустил голову, повертел диск в руках. На обратной стороне ничего не было.

«На древность не похоже, – после некоторых раздумий сделал вывод он. – Да и где ей взяться, древности этой?!» – Лютый огляделся по сторонам. Везде человек. Вокруг простиралась вздыбленная, потревоженная земля.

«Уж не останется скоро и живого места от земли, – подумал Лютый. – Всё затопчут, и здесь вот глушь была, нетронутость, пока человек не пришел».

Из-за пригорка по-прежнему то выглядывала, то исчезала макушка Рыла.

– Роет всё, роет, вынюхивает… – Лютый нахмурился.

Лютый Рыло недолюбливал. Как-то не срослось у них сразу. Но, несмотря на их, надо сказать, взаимную неприязнь, Лютый отдавал товарищу должное. Рыло был труженик, и там, где у него самого опускались руки, Рыло продолжал рыть с завидным упорством ищейки, за что и получил свое прозвище.

Вот и сейчас Рыло без устали рыл. Лютый несколько успокоился: товарищу было не до него. Что-то Лютому подсказывало, что сегодня он Рыло обойдет и не видать тому Мальвины, переверни тот хоть всё вверх дном. Лютый поднес грязную ладонь ко рту и дыхнул на вещицу, осторожно потер о штаны, а потом, еще раз зыркнув в сторону пригорка, убрал в потайной карман.

«Потайной… одно название», – ухмыльнулся Лютый. В штанах Рыла был точно такой же карман.

Штаны у мужчин были один в один. Лет пять назад их подарила им сама Мальвина. Где она их взяла, одному Богу известно. Подарок этот оказался еще более странным оттого, что Мальвина, в отличие от мужчин, из лагеря давно уже никуда не выходила. И взять ей эту одежду было просто неоткуда. Но, тем не менее, штаны эти каким-то образом у нее всё же появились. На более полном Рыле штаны сидели плотно, как влитые, делая его расплывшуюся с годами фигуру более подтянутой. На худом Лютом, который был к тому же чуть ли не на полголовы ниже своего соперника, штаны висели мешком. Лютый длинные, волочащиеся по земле штаны подкатывал, и вид получался совсем срамной.

Вытащив руку из потайного кармана, Лютый почувствовал в кармане приятную тяжесть. Присел тут же на торчащую из земли корягу. Хотелось курить. Рыло курить давно бросил. Нормального курева все равно не достать. А Лютый, как ни пытался, не получалось. В сезон просил Мальвину насобирать трав и высушить. Мальвина, в травах не разбираясь, собирала всё, что попадалось ей под ноги, резала и сушила на солнце. А Лютый курил. Потому, что курить больше было нечего, и потому, что самокрутки крутила для него Мальвина. Мужчина зажег огонек. Запалил самокрутку. Затянулся. Почувствовал горечь.

– Тьфу ты! – Лютый недовольно поморщился. – Да кто ж полынь крутит? Полынь от другой травы не отличить… это ж как можно!

Вдруг из-за пригорка донесся протяжный свист. Лютый дернулся, затушил самокрутку, выбрасывать не стал. Не дай Бог попадется на глаза Мальвине, обидится: она крутит, а он бросает. Мужчина докуривал всегда до самого последнего остатка, бросал, когда уже окурок обжигал пальцы.

Свист повторился. Лютый вытянулся. Внутри что-то заныло. Рыло свистел вот так протяжно, даже самодовольно только когда натыкался на что-то стоящее.

– Неужели и этому обломилось? – Лютый оскалился.