Лето придёт во сне. Запад

– Девочки, поверьте, я скорблю вместе с вами. Мне нравился Ян, мне нравился Дэн, я гордился этими ребятами и возлагал на них большие надежды. И я даже могу понять Яна: он был ещё очень молод и не мог смириться с тем, что его отец погибнет при его же содействии. Да, это я рассказал, куда вы отправились, но в тот момент у меня не было выбора.

Значит, всё-таки пытки? Михаил Юрьевич выглядел вполне здоровым, но я прочла множество книг и прекрасно знала, что причинить человеку невыносимую боль можно и без внешних повреждений. Это немного смягчило мой гнев, и дальше я слушала уже спокойнее.

– Я смог сообщить лишь направление, в котором вы направились: обо всём остальном Бурхаев узнал уже от Сергея. А когда пропала связь, вас наверняка продолжали вести через спутник по сигналу его телефона.

– Бурхаев сказал, что видел вас в следственном изоляторе, – буркнула я, хотя, по большому счёту, было уже всё равно. – Как он оказался там, почему разговаривал с вами?

– Видел, – не стал отрицать Михаил Юрьевич. – Сразу после ареста пришёл туда убедиться, что это действительно я. Он ведь на меня и донёс.

Яринка издала звук, похожий одновременно на рыдание и рычание. Можно было только догадываться, как она сейчас винила себя в том, что в своё время не уберегла Яна от рокового поступка, не помешала ему освободить Бурхаева. И чтобы как-то снять с неё хоть часть этой вины, я напала на Михаила Юрьевича.

– Почему вы доверяли Белёсому?! Как вообще можно было доверять человеку, которого сами и шантажируете?! Я не хотела, чтобы он ехал с нами, это вы так решили! Вы его чуть ли не главным у нас сделали! А теперь вините во всём Яна?!

Михаил Юрьевич не отвёл взгляд. Твёрдо сказал:

– Белёсый – это Сергей по-твоему, правильно? Поверь, у меня были все основания ему доверять, ты просто многого не знаешь. Да, в итоге я ошибся. Но и этой ошибки бы не произошло, не вырвись Бурхаев на свободу. Однако я уже сказал, что понимаю Яна и не виню его. Произошло роковое стечение обстоятельств, и теперь об этом можно только жалеть.

Дульсинея Тарасовна положила руку ему на плечо, защищая от наших с Яринкой нападок.

– Не время искать виноватых, – сказала она, щурясь от лучей слепящего солнца, уже забравшегося в зенит. – Нам нужно уходить. Ребята помогут спустить вещи, и…

– Сначала пусть он, – перебила её Яринка, безо всякого уважения ткнув пальцем в Михаила Юрьевича, – Расскажет нам, как сумел выбраться из тюрьмы и как оказался здесь! А то слишком странно получается.

Наш лидер грустно улыбнулся.

– Думаете, что я веду за собой хвост? Что меня подослала полиция, чтобы я привёл её к вам и этим облегчил себе приговор?

Яринка не ответила, но и не стала ничего отрицать.

– Нет за мной хвоста, – спокойно сообщил Михаил Юрьевич. – Да и зачем он нужен? Простите, но вы не настолько важные птицы, чтобы гнаться за вами на край света.

Ага, где-то я это уже слышала. Однако гонятся. Сначала Бурхаев, теперь Михаил Юрьевич. Хотя последний может не гнаться, а скрываться.

– Вы сбежали, да? Сбежали и теперь хотите вместе с нами спрятаться у дикарей?

– Не совсем, – лидер замялся. – Девочки, давайте доберёмся до берега, нас ждёт долгий разговор. Тут неудобно… и небезопасно.

Разумеется, неудобно. Разрушенный мост, постепенно накаляющийся под полуденным солнцем, и тело деда Венедикта слишком настойчиво напоминали о недавно разыгравшейся здесь трагедии. Я и сама была бы рада оказаться подальше и больше никогда не видеть этого проклятого места, но… ещё меньше мне хотелось идти куда-то с Михаилом Юрьевичем. Сказал ли мне это голос-без-слов, или я просто чувствовала усиливающуюся подозрительность Яринки, но теперь знала точно – идти никуда нельзя. По крайней мере, до тех пор, пока мы не получим подробных объяснений происходящему. И было ещё что-то. Что-то, грызущее меня изнутри, настойчиво и непрестанно, что-то, пока заглушаемое горечью недавней потери, но не желавшее отступать.

И я сказала:

– Нет.

Наверное, очень твёрдо и уверенно сказала, потому что ни Михаил Юрьевич, ни Дульсинея Тарасовна не попробовали меня переубедить, только переглянулись со странными выражениями лиц – одновременно сожалеющими и пристыжёнными.

– Хорошо, – тяжело вздохнул, сдаваясь Михаил Юрьевич. – Я только прошу вас не пытаться понять всё сразу, а поверить мне на слово. Потом, позже, вы во всём разберётесь. И согласитесь, что иначе было нельзя. Так что вас интересует в первую очередь?

Подруга взяла инициативу на себя.

– Как вы оказались здесь, если вас арестовали?

Михаил Юрьевич опять вздохнул и даже слегка закатил глаза, но ответил:

– Меня отпустили вчера. Сняли все обвинения.

Мы с Яринкой озадаченно переглянулись.

– Как это – сняли все обвинения? Почему?

Снова вздох. Долгий и сожалеющий.

– Потому что Бурхаев нажал на нужные рычаги. Он… не последний человек в столице.

– Бурхаев? А он-то здесь при чём? – я окончательно перестала что-либо соображать, а вот Яринка – та, кажется, поняла сразу, поникла, съёжилась, словно ожидая удара. И он последовал.