Лето прошло

Выходящие из квартиры Гаспаряны столкнулись лоб в лоб с Юрой. Разозленная Мариной Виктория привычно сделала ему глазки. Юра поздоровался со всеми солидно, пожал руку мужчинам, и все улыбнулись ему в ответ, как всегда, изумившись взрослости этого почти мальчика. Одна Лидия Павловна почувствовала, что с Юрой что-то не в порядке. Плохое? Нет, похоже, хорошее. Но хорошее ее тоже испугало. Не нужно больших перемен. Пусть все идет привычным спокойным ходом.

Гаспарян и Виктория молча ехали в лифте, молча сели в машину. Хорошо, что не было снегопада и не пришлось очищать стекла. Лишние движения нарушили бы равновесие этого дня, нынешнего положения. Завтра они вместе посетят профессора-онколога. Гаспарян хотел, чтобы о побочных эффектах предстоящей ему терапии сообщило Виктории третье лицо. Что будет, когда жена поймет, что он теперь не хозяин, а сторож ее тела? Как долго она способна терпеть – месяц, год? Впервые в жизни ему стало страшно собственной беспомощности. Когда он умрет, его «бывшая» одержит окончательную победу. Первая «бывшая», потому что Виктория превратится во вторую «бывшую». А первую он видел недавно на кинопремьере. Она побеждала во всем: выглядела на сорок, имела богатого мужа и продюсировала хорошие фильмы. Она была умна – качество, которое он больше всего ненавидел в женщине.

Виктории впервые показалось, будто за то, что Гаспарян опять привез ее к старикашкам, с которыми ей скучно и которые над ней издеваются, она могла бы закатить ему скандал. Впервые она не боялась, что он на нее цыкнет. Чего он ей только не обещал десять лет тому назад. И что? Она ездит всего-то на четверке «ауди» и снимается лишь у мужа. А его характер! А отрыжка! В восемнадцать лет, в начале своей московской жизни, она видела перед собой и обожала кого-то другого – обаятельного и всемогущего. И после того Гаспаряна постельное белье не воняло так отвратительно, как после нынешнего. Конечно, она не бросит больного, но долг и любовь – разные вещи. И ему следует быть благодарным ей за ее жертву.

После ухода Сокольских Лидия Павловна поставила посуду в посудомойку и отправилась спать, в коридоре пугливо скользнув взглядом по двери Юры, из-за которой была слышна музыка. Анатолий Петрович лежал на боку с закрытыми глазами. Услышав Лидию Павловну, он задался вопросом, почему она никогда не проявляет инициативы в постели, и подумал: из их с Гаспаряном Клайда получится цепкий честолюбивый парень, которому просто не повезло. Подумал с сожалением, но без печали. И даже немного с гордостью за свой профессионализм. Потом в полусон начали падать мысли, как камешки. «А чем Клайд отличается от Гамлета?» О-о-х, спать хочется! «И тот и другой борются за свои идеалы». Господи, о чем это я? «И тот и другой губят при этом невинных людей». Это правда. «Просто один бедный, а другой богатый». Анатолий Петрович дал камешкам утонуть и заснул.

Лидия Павловна, поняв по дыханию, что муж заснул, занялась редким для себя самомучительством. Обычно она не позволяла себе такой роскоши, инстинктивно боясь выпускать наружу разрушение. Любви нет – вот что сказал Анатолий Петрович. Любви нет – по крайней мере, для таких уродин, как она. Ей нечего вспомнить! Даже родители!.. Мать фиксировалась на отце, отец – на Японии. В институте был неудачный роман с неподходящим человеком. Неумелые телодвижения на родительской кровати и лихорадочное отстирывание и сушка утюгом простыни. Потом брак с предателем-карьеристом, сыном хороших знакомых отца. Потом алкоголик. Потом Анатолий Петрович, которому просто нужна была кухарка. И сын – чужой.

Ей никогда не пришлось… Она ни с кем не… Вспомнилось манерно-старомодное – «слиться в экстазе». Она ни с кем не сливалась в экстазе. У нее не было любовников! И с жизнью она ни разу не слилась в экстазе. Лидия Павловна заплакала в подушку тихими едкими слезами.

В то же самое время в подмосковном поселке, недалеко от железнодорожной станции, в деревянном доме за столом, покрытым засаленной клеенкой в порезах и полустертых цветочках, сидел мужчина и смотрел на открытую бутылку водки. Лысый, морщинистый, исхудалый. Бутылка была полная. Вторая, пустая, стояла на полу возле стула. Мужчина пододвинул к себе водку, отхлебнул из горлышка и закричал в сторону коридора:

– Машка, выходи! Поговорить надо! Я тебе сейчас все выскажу, паскуда! Чтобы не воображала о себе слишком много. Помни, кто я и кто ты. Продавщица из ларька! Фу-ты ну-ты. А я – японист! Ты, дура, хоть знаешь, как по-японски будет… дура? Бака-яро!