Летучий корабль

— Вчера вечером. А ты? — Павел облегченно вздохнул, увидев, что всегда склонный к позерству Игорь, напротив, показывает, что сострадание ему не требуется.

Игорь не понял вопроса, и Павел смутился.

— Ну… ты был? — он отчего-то понизил голос, словно говорил о секрете. — На похоронах?

За ровным удивлением друга ему почудилась мистификация — может быть, его обманули, все живы, и ничего страшного не случилось.

Слегка нахмуренный Игорь — даже привычные морщинки не тронули его гладкого лба — замотал головой.

— Нет, не был. Зачем? Только меня там не хватало — среди алкоголиков.

Где-то скользнула Екатерина Алексеевна, а Игорь загородил спортивными плечами фамильный самовар, который стоял на полке, и, превозмогая действие успокоительного, заговорил, словно разъясняя Павлу теорему.

— Это фантастическое стечение обстоятельств. В Москве ничего бы не случилось. То есть — в Москве могут прозевать любую болезнь… но там врачей даже нет, одни фельдшеры. И тех не вызывают — не привык русский человек болеть.

Устав уже удивляться, Павел слушал Игоря, кивал, разглядывал клетчатый узор на тахте и понимал, что действительно — Игорю не место в спившейся деревне, но в голове снова звучал вибрирующий от отчаяния Ленин голос: "Выкрутится!" — и он не мог не согласиться, что Лена оказалась права: выкрутился. Он думал, что судьба друга управляется странной программой, пресекающей отклонения от заданного кем-то пути. Ему сделалось немного жалко — не Игоря, а себя, потому что для него легкомыслие обернулось бы по-другому, — но он прогнал неблагородные догадки и напомнил себе, что явился вызволять друга из депрессии. Игорь, оценив усилия, разделил разговор, как положено человеку, который пережил потерю, — внимательно, но без оживления, — и Павел, уходя, был почти доволен собой. Почти — из-за малозаметного, но тоскливого ощущения, что что-то происходит не так, как нужно.

Оказавшись поздним вечером на улице, среди редких собачников, он двигался к дому и, выйдя из-под магнетизирующего Игорева влияния, снова увидел воображаемую картину похорон, на которые Игорю, кончено же, не стоило ехать, потому что несчастной Снежане это было абсолютно не нужно, — и он приписал своей неприкаянности боль за брошенную в одинокую могилу, незнакомую ему женщину. Каша в голове заставляла мечтать о таблетке анальгина и о сонном провале, чтобы не знать, не думать и не чувствовать. У его подъезда кто-то скакал поверх расчерченных классиков, поджав ногу, и Павел узнал Лиду. Увидев его, она выдохнула весело и бесшабашно. Электрические лучи легли на гладкое лицо, очертив нежную щеку. Глаза под шапочкой-чулком заблестели задиристо.

— Сюрприз, — пробормотал Павел. — Я от Игоря — у него… — Павел хотел сказать "горе", но, подумав, сформулировал по-другому: — Неприятности. — Проговорив это слово, он понял, что выразился правильно.

— Паш, ты меня бросил? — Лида хрустнула спрятанными под плащом пальцами. — У нас что — все?

Павел, вздрогнув, как от удара по незажившей ране, представил, каким терзанием обернутся для Лиды его слова, если он устроит перед ней глупое представление. Не раздумывая, он шагнул и обнял ее.

— Конечно, все, — выдохнул он в ее ухо, затянутое трикотажной шапочкой. — У нас все будет… все-все.

Через несколько дней он переехал к Лиде, а перед Новым годом они, несмотря на недовольство Павловых родителей, поженились.

Часть 2