Летучий корабль

Работая бок о бок с Настей, он изучал напарницу. Он узнал, что ее родители, работавшие за рубежом, когда-то отправили четырнадцатилетнюю дочь в пустую московскую квартиру, где Настя обитала самостоятельно. Что она свободно владеет помимо русского тремя иностранными языками, а также прекрасно водит машину и каждое утро лихо паркуется на служебной стоянке. Что она всегда делала, что хочется, не подчиняясь домашним правилам и не согласовываясь с близкими людьми. Она даже в самые нищие годы не страдала от безденежья, — Павел не понял, в какой мере ее обеспечивали далекие родители, но она говорила, что хорошо зарабатывала всегда. Она была изумительно цинична — ее беззастенчивость доходила до абсолютного непонимания моральных норм. По ночам она гоняла на машине по Москве, а по утрам дремала, — хитрой, встроенной в мебельные формы позой закрепляясь за стол. Она переписывалась с иностранцами — переписка прерывалась после очередного отпуска, когда Настя ехала за счет воздыхателя в его страну, проводила с ним пару недель, возвращалась и переключала девичий интерес на следующее государство в лице очередного его холостого представителя. Она не скрывала, что ее цель — подыскать вменяемого мужа в адекватной стране. Павел искренне любовался ее некрасивым личиком: в Насте было то, чего не было в нем самом, чего не было в Лиде, не было ни в ком из близких, — провинциальной тяги в любой ситуации сделать хорошую мину при плохой игре. Слушая, как Настя сообщает о нелицеприятных эпизодах своей жизни, Павел думал, что, наверное, он многое делал неправильно. Это гордое и непринужденное признание темных сторон биографии, эта роскошь открытости, которую он не позволял себе, заставляли Павла тоскливо завидовать.

В компании приветствовались кулуарные связи, поэтому начальство смотрело сквозь пальцы на вечерние посиделки; Павлу, который отвечал за то, чтобы к утру разоренная конюшня превращалась в стерильный храм капиталистического труда, приходилось ревизовать, не нанесли ли гуляки непоправимого вреда обстановке, и он поневоле присутствовал на вечеринках. Пить приходилось много, и Павлова напарница, обожавшая шумные компании, зачастую обгоняла начальника в алкогольном марафоне. Она, отшивая приставал, ловко выходила из рискованных, спровоцированных высокоградусными напитками афронтов. Ее увертливые маневры убеждали Павла, что она не заводит служебных интрижек. Когда заканчивалась попойка, Павел ловил машину и вез нетрезвую подчиненную домой — это было несложно, потому что Настя жила в центре. Бросая в ее сторону плотоядный взгляд, он жалел праздника, который ускользал от него, и параллельно раздувался от пьяного самоуважения. Так продолжалось до тех пор, пока Настя как-то не расшалилась в машине, уронив ожерелье на колени. Павел заметил, что она может потерять безделушку; девушка расхохоталась.

— Все, что можно приобрести через одно место, — хохотала она, дыша на него мужицким перегаром. — Не потеря… я один раз так ДТП отработала!

Место, через которое отрабатывалось ДТП, она назвала определенным подзаборным термином. Водитель, простоватый дядька, едва не выпустил руль; машина вильнула в сторону. Настя хрюкнула и повалилась Павлу на плечо.

— Мне отработать проще, у меня на других не похоже, — ее водочное дыхание щекотало ему ухо. — У меня в организме — изогнутое… не веришь?

Когда машина остановилась у подъезда с эркером, напоминающим фонарь самолетной кабины, девушка выбралась с сиденья и нетвердо встала на ледяные горбыли — но дверь не захлопнула, а спросила у Павла:

— Что, пойдем проверять?

Павел, роняя намокшие купюры, расплатился с водителем и вылез. Глядя, как он колеблется, Настя в восторге расхохоталась:

— Напугался? Шучу — завлекаю. Конечно, у всех одинаково!

Она, скользя каблуками по несколотому льду, повела его в подъезд. Через полтора часа Павел вышел от нее, озираясь на темные углы неосвещенного двора и на гигантские сталактиты сосулек, — выбрался на проспект и поймал машину. В битом автомобиле хрустела коробка передач, и усталый Павел равнодушно гадал, доедут ли они без приключений. Раньше ему казалось, что он обязан изменить Лиде и что, стоит это сделать, ему, торжествующему, станет легче, — но легче не было, а была только апатичная пустота.

Ночью Павел спал как убитый, а утром отправился на работу как ни в чем не бывало. Он малодушно волновался, как держаться с Настей, но умная и опытная Настя сделала вид, что между ними ничего не происходило. На ее щеках, когда она склонялась над столом, появлялся еле заметный румянец, который обнадежил Павла, — и, завершив рабочий день, он добился пролонгации от охотно откликнувшейся Насти прямо на рабочем месте.