Летучий корабль

Потом они, хохоча, убрали рассыпанные по полу бумаги, Павел отпустил Настю домой, и, когда он остался один, его раздавило непредсказуемое уныние. Контора наполовину разбрелась, но часть коллег гужевалась в дальней переговорной. Павлу категорически не хотелось в их квартиру — и он не был уверен, что сегодня туда попадет: по ходу пьяного действа его могли позвать в баню, в кабак, в притон. Павел поднялся на лифте в предбанник переговорной; там было пусто: собутыльники то ли курили скопом на лестнице, то ли бились в восторженных конвульсиях внизу на стоянке, перед чьей-нибудь новой машиной. Понурый Павел смотрел в окно на переливчатый московский центр, на небо над оранжевыми огнями, на зеленоватые тени, таившиеся в глазницах сталинских домов, на задорную игру красных тормозных фар, на пламенное марево, которое поднималось над городом, и боролся с нестерпимой внутренней резью. Он не мог поделиться душевной мукой ни с одним человеком в мире. Всегда откровенничая только с Игорем, он преступно потерял единственного друга — по глупости, по легкомыслию, из-за душевной неопрятности… совершенно незаметно и бездарно.

Взяв наугад чью-то рюмку, Павел выпил содержимое, не ощутив вкуса. Ему явилась странная идея: он уставился в угол комнаты, где угадывалось сукно кресельной спинки, и беззвучно позвал:

— Приходи — пожалуйста…

Он вообразил Игоря, сидящего напротив, — увидел полупьяным взглядом, как тот наклоняет голову, как улыбается с близоруким прищуром и даже как барабанит вытянутыми пальцами по подлокотнику.

— Ведешь себя как тряпка, — сказал ему воображаемый Игорь. — Ползаешь в грязи перед распутной бабой, — он припечатал Лиду грубым словом. — Давай называть вещи своими именами, — он принялся загибать пальцы. — Тебе навязали чужого ребенка. Жена тебя в грош не ставит.

— Нет-нет, — возразил Павел. — Она меня любит — по-своему.

Воображаемый Игорь размашисто закинул ногу на колено.

— Ты спятил: она не умеет любить. Она нашла мужика, из которого можно вить веревки, вот и все.

— Она не предает меня, — заикаясь, сказал Павел. — Мне так кажется: не могу объяснить…

Воображаемый Игорь хмыкнул и пригляделся к Павлу с презрительной жалостью.

— Ты ее так любишь? — Он снова забарабанил по подлокотнику нервным перебором. — Побей ее. Только всерьез. С синяками, тяжкими телесными… по-настоящему.

Павел вздрогнул. Он налил себе еще рюмку — обнаружив, что в бутылке паленый джин. Выпил раствор, напоминавший по вкусу бензин. Упрямо, по-ослиному, потряс головой.

— Все бьют, режут, стреляют, убивают… не хочу.

Воображаемый Игорь вздохнул, подался худой гибкой фигурой к собеседнику и выговорил доходчиво:

— Когда все стреляют и убивают, то надо стрелять и убивать — по-другому не выжить. Или все вокруг — сексуальные меньшинства, а ты Д`Артаньян? С ней номер не пройдет.

Павел молчал, а воображаемый Игорь, качнувшись в кресле, продолжал:

— Уходи от нее. Это не твой ребенок, не твоя женщина — забудешь семейку, как кошмарный сон. Снимешь квартиру, комнату, — у тебя есть деньги, — или пойдешь к Насте, без обязательств. Не Настя, так двадцать баб других найдешь. Боишься, что алименты? Сколько с тебя возьмут, какая у тебя белая зарплата — долларов десять?

Павел энергично помотал головой.

— Не могу ее бросить, слово дал. Я по-дурацки держу слово. Один раз — когда обещал, что не брошу… как это там? — в горе и радости, — он вздохнул. — Второй раз, — он запнулся. — А это знать необязательно… хотя в тот раз я потерял тебя…

Он скомкал фразу, опасаясь, что Игорь зацепится за подозрительные, нечаянно вырвавшиеся у него речевые обрывки. Но тот только скептически искривил рот.

— У меня ничего не осталось, — продолжал Павел. — Была страна, был "Витязь", самолеты — понимаешь? Теперь все торгуют водкой, убивают, и ничего нет… а Вася хороший — забавный… Есть люди мно-го-фук-ци-о-наль-ные, — он даже в молчаливом разговоре споткнулся о сложный термин. — Я думал, что тоже, — а оказалось, не могу без "Витязя", без самолетов, без страны. Если не будет и Лиды, я просто повешусь, правда.

Воображаемый Игорь состроил пренебрежительную гримасу.

— Ты странный: смотри, когда ты поправлял мои ошибки, я это признавал. А теперь лепишь одну за другой, — только уперся рогом, как баран, и даже не даешь помочь, — он смешался. — Извини, про рог — это просто выражение, — добавил он с трогательным испугом.

Павел отодвинул рюмку. Подумал — и налил еще бензина, снабженного липовым ярлыком. Игорь исчез, зато Павел теперь точно знал, что он вернется домой.

Он приехал совершенно пьяный, лег спать и провалился в беспамятство. А наутро он, восстановленный и свежий, был на работе и, как ни в чем не бывало отдавал руководящие указания послушной ему Насте.