Павел был так потрясен, что больше не думал ни о самолетах, ни о "Маятнике". Перед его мысленным взглядом был улыбающийся Игорь, который, кичась демократизмом, жмет руку приятелю-неудачнику — и потом с шиком плывет по натертому до блеска полу аэропорта. Особенно неприятным казалось, что несчастье произошло около года назад, и уже было фатально поздно и неловко звонить с неуместными соболезнованиями и признаваться, что недавно узнал о беде.
Жуткое известие так подействовало на него, что он несколько недель был воркующе предупредителен с Лидой, представив себе в красках потерю жены. Больше ему некому было расточать ласки — Настя вышла к тому времени замуж и жила в Германии. Потом произошел дефолт, и их радовало, что накануне они запаслись обувью для всей семьи. Потом Павел поменял работу, потом еще раз поменял работу. Жизнь текла размеренно, и Павел не думал о самолетах, пока случай не заставил его оживить память. Они тогда несколько дней прожили в Праге, пока Ксюша не сообщила им из Москвы, что рейсов нет, потому что в Исландии извергается вулкан с непроизносимым названием.
Сперва это показалось забавным анекдотом, но, задирая голову в апрельское небо, Павел наблюдал одну монотонную голубизну. Через два дня ему сделалось не по себе. Пражский отель стоял пустой; шел вялый ремонт, и днем тишину нарушали только звуки молотков. Мозг, который не принимал на веру смехотворный предлог, назойливо сверлила параноидальная мысль: что самолетов не будет. И было непонятно, зачем поездка, зачем этот пражский, никому не нужный отель и зачем эта прекрасная погода, не омраченная ни единым облачком.
Так продолжалось несколько бессмысленных дней. Потом как-то утром они шли завтракать, и на Павловы расстроенные нервы целебным бальзамом пролилась русская речь. За столиком насыщалось мирное семейство с печатью Нечерноземья на всем облике: женщина в обтягивающих брючках, побитый жизнью мужичок и двое детишек, которые состязались на вареных яйцах: кто кого сразит.
— Небо открыли, — выдохнул Павел с восторгом.
Оставив Лиду, он побежал на крыльцо. Чистейшее эмалевое небо победоносно пересекал росчерк снежно-белого инверсионного следа, и Павел долго из-под руки любовался, как высыпаются самолеты из европейских аэропортов. Давнее, полузабытое ликование распирало ему грудь, сладко перехватывало дыхание, и он, упиваясь торжественным чувством, верил: ничего не потеряно.
Часть 3
Павел всей душой ненавидел московскую зиму и любил лето, когда тело не сковывали слоистые тряпки, лоб не чесался от шерстяной шапки, ноги не вязли в снежном месиве, руки не мерзли, — а перемещаться по городу было легко, и летом Павел часто встречался с друзьями. Как-то они с Геной сидели в любимом ресторанчике, пили пиво, и Павел жаловался на работу.
— Начальник ничего не хочет знать, — говорил он. — Прошу, чтобы он вышвырнул моего заместителя, и он делает ротик попкой… а этот кекс меня как-нибудь подставит.
— Подыскал что-нибудь для страховки? — спросил Гена. — Хочешь, я найду? Ничего… нынче всякий труд почетен.
Он, двигая щеками, опаленными египетским солнцем, смаковал креветки.
— Знаешь, на чем я туда и обратно летал? — вспомнил он. — На "Ту-204", — главное, жив. Новейшее слово авиационной техники…
Павел фыркнул.
— Это советская разработка, первый в девяностом году выпустили.
— Не знаю, а похож на российский — колбасило всю дорогу… давай выпьем, потом я схожу в туалет, а потом подробно все расскажу…
Они выпили, и Гена ушел. Павел разглядывал ресторанных гостей. Он упустил, что происходило рядом, и, когда повернулся, обнаружил за столиком поддатого незнакомца, который разглядывал Павла желтоватыми глазами.
— В чем дело? — спросил Павел недовольно.
Незнакомец выдержал издевательскую паузу.
— Мы с твоей женой тут столько посуды побили, — проговорил он мечтательно. — Отмороженная она на всю башку.
От слов желтоглазого у Павла сдавило горло.
— Обознался, — проговорил он, стараясь держать себя в руках. — Моя жена в жизни не разбила ни одной чашки.
— Ты ее просто не знаешь, — ответил желтоглазый. — Я думал: а может, ты ей торгуешь… Что вызверился? Сразу говорю: я тебя бить не буду. Потому что сразу убью.
— Уголовник? — Павел уперся ненавидящим взглядом в желтые глаза.
Перед ним встали картинки из детства: седьмой класс и приставучий второгодник Кротов, накурившийся какой-то дряни. Павел редко практиковался в дворовой драке, но сейчас отчетливо вспомнил, как схватил тогда Кротова за шею и приложил к стволу, отчего посыпались ветки, а Кротов, воя, принялся размазывать по лицу хлынувшую из носа кровь. Памятка была столь яркой, что Павел улыбнулся и посмотрел под потолок. Предательский маневр обманул желтоглазого, и Павел с силой ткнул его лицом в тарелку; тот вскочил, держась за разбитый нос, и в стороннем замешательстве раздались два возгласа: Гена, возвращаясь на место, завопил администратору: "Филя, что за дела?", а какая-то бабка заголосила: "Бандит, бандит!". Желтоглазый замахал рукой, заученно твердя во все стороны: