Лев Спарты

Спартанцы и их союзники выбрались из бодрящей воды. Те, кто сумели частично восстановить силы, принялись бороться друг с другом, чтобы разогреть замерзшие члены. Через несколько минут все были в малиновых плащах. Растолкали мулов. Уставшие илоты медленно поднялись с песка, отовсюду доносилось бряцание металла, шорох ног и низкие, тихие постанывания. Подобные звуки издают мужчины для самих себя, заявляя ими о недовольстве, которого они не чувствуют в своих сердцах, выражая ими своего рода притворное отчаяние в то время, когда они готовятся показать всем, что они неспособны отчаиваться.

Я помню тот вечер, помню их лица, когда мы развернулись на запад и двинулись вперед. Солнце отливало темным золотом на наших людях и их плащах.

Вскоре горы заставили нас принять слегка на северо-запад, зазубренные тени прорезали перед нами дорогу, и мы вошли в прохладу вечера.

Наступила ночь, но мы не остановились. Из-за туч вышла луна, чтобы несколько часов освещать нам путь, а потом скрыться опять. Мы продолжали идти в темноте, не удаляясь от берега и время от времени различая блеск пульсирующего рядом моря.

Когда нас нагнал рассвет – выползая из-за спины подобно притаившемуся врагу… а, может, и спешащему присоединиться к нам союзнику – мы обнаружили, что гранитные скалы все ближе прижимают нас к кромке воды. Снова подали голос молчавшие несколько часов флейты. Солдатам словно прибавилось сил.

Мы вошли в узкую теснину, и перед нами показались развалины храма Деметры и остатки, возведенной жителями Фокиды стены. У всех возникло ощущение, что мы добрались, в конце концов, до места обещанного отдыха и покоя. Перед нами были Фермопилы – конечная цель нашего марша, но даже еще не начало нашей истинной участи.

Леонид подвел нас прямо к вывалившимся из стены камням. Он запрыгнул на кучу обломков и поднял свое копье, подавая сигнал остановиться.

Звук шагов отразился от скалы и растаял. Опустилась наполненная ожиданием тишина.

Леонид произнес:

– Спартанцы, перед вами – Фермопилы. Мы поклялись оборонять этот проход от персов. Мой приказ: стоять здесь. Мы никогда не отступим за эту стену.

Шепчущее эхо отозвалось в суровых скалах над нами. Но в нем не было необходимости. Нам не нужно было повторять дважды.

Не отступать никогда.

X

Теусер слепо тыкался в камни, то взбираясь на несколько футов, то сползая вниз по склону. Вес потерявшей сознание Эллы мотал его из стороны в сторону. Его руки затекли, но прижимали ее тело к нему так, что он мог не опасаться ее уронить. Если она упадет – они упадут вместе.

Подвешенный за его спиной щит терся о его шею и бедра. Казалось, что при каждом шаге земля бьет молотком по его ступням. Его одежда свисала клочьями, а волосы спутались. Косы Эллы пропитались пылью и грязью нескольких последних лихорадочных дней. Он не решался посмотреть на ее ноги.

Даже сейчас, измученный и потерявший интерес к тому миру, сквозь который он пробирался, Теусер не мог найти в себе силы взглянуть на кровоточащие конечности, которые еще совсем недавно были столь грациозными и белыми.

Он зашел за скальный выступ и остановился. Его пошатывало, ему легче было сохранять равновесие во время ходьбы, чем стоя на месте.

Перед ним находился большой луг, на котором под охраной овчарки мирно паслось небольшое стадо овец. Неподалеку к крутому склону горы прижалась маленький убогая хижина.

Собака подняла голову и залаяла. Потом она понеслась к Теусеру, не переставая лаять и дружелюбно махать хвостом.

Теусер попытался издать одобряющий звук, но из его горла смог вырваться только хрип. Он продолжал стоять, удерживая на весу Эллу и ожидая, что раскачивающийся взад и вперед мир прекратит свою болтанку, когда в ответ на настойчивый лай из лачуги вышли двое мужчин и женщина.

Один из мужчин был стариком с широко расставленными синими глазами. Казалось, что всю свою жизнь он провел, взирая на уединенные пастбища и засматриваясь на бесконечность неба. Его одежду составляла хламида из грубой шерсти, в руке он держал пастуший посох. Женщина была определенно его женой. У нее было сморщенное, изрезанное складками лицо с сильным крестьянским носом.

Молодой мужчина тоже обладал крестьянскими чертами, но если лицо женщины было открытым и наполненным смыслом, то его физиономия была звероподобной. Его темные брови впитали в себя враждебность хмурых гор. Он с подозрением смотрел на пришедших; старик же и его жена были искренне взволнованы.

– Приветствую тебя, незнакомец.

У старика был слабый голос, но в нем сквозило тепло – тепло долгих лет и необъяснимого богатства его тяжелой, но достойной жизни. Подойдя ближе, он рассмотрел, в каком состоянии находится Теусер и увидел женщину, которую тот нес.

– Эфиальт, – требовательно позвал он через плечо, – сходи за водой.

Молодой мужчина вернулся в хижину. Теусер попытался опуститься на камень, и чуть было не потерял равновесие. Старик бросился вперед, чтобы ему помочь. Теусер на мгновение оперся на подставленную руку и, в полном истощении, сел. Он по-прежнему не расслаблял сжимающие Эллу руки.

– Меня зовут Самос, – произнес старый пастух.