Лев Спарты

– Теусер… – Он автоматически хотел добавить, «сын Кирилла», как было принято; но стыд поднялся в его горле и остановил его.

– А это, – сказал Самос, наклоняясь над Эллой, – твоя жена?

Небо помутилось и бросилось на них. Широко расставленные синие глаза стали превращаться в подернутые дымкой озера, в которых начали растворяться черты старого пастуха. Теусер оперся ногами о землю и попытался встать.

– Фермопилы, – прошептал он, – как далеко Фермопилы?

– Недалеко, – ответил пастух. – Вот за теми скалами. Он небрежно махнул посохом.

Из-за его спины показалась жена и посмотрела на Эллу.

– Бедное дитя – она больна. Эфиальт!

Молодой мужчина появился опять, неся бурдюк с водой. Женщина выдернула бурдюк из его рук.

– Эфиальт, отнеси ее внутрь. И поторопись. Стоите и болтаете, а она в таком состоянии! У вас, мужчин, вообще мозгов нет!

Эфиальт взглянул на Эллу, и самодовольная улыбка раздвинула его губы. Он просунул под тело девушки руки и поднял ее. Теусер сделал безуспешную попытку остановить его, но у него не хватило сил. Эфиальт, по-прежнему улыбаясь, пошел к лачуге с бесчувственной Эллой на руках.

Женщина сунула Теусеру бурдюк и последовала за Эфиальтом. Теусер взял бурдюк дрожащими руками и с жадностью стал пить. Вода скатывалась по щетине на его подбородке и холодными каплями падала ему на колени. Самос посмотрел вослед удаляющейся жене и покачал седой головой.

– Удивительны дела богов, – поделился он своими наблюдениями. – Сначала они создают таких милых девушек, а потом делают из них жен… ворчуний…

В то же время в его голосе прозвучала привязанность и теплота, и Теусер улыбнулся в ответ.

Когда Теусер утолил жажду, Самос поднял щит, который тот сбросил со своего плеча, и тщательно всмотрелся в него. Скрюченным пальцем он провел по знакам на его поверхности.

Теусер произнес:

– Он запачкался. Никогда раньше мой щит не был таким грязным. Я должен вычистить его. Прежде всего…

– Прежде всего, – сказал Самос с нежностью в голосе, – ты должен поесть. И отдохнуть. А после этого, когда ты почувствуешь себя лучше, то сможешь привести в порядок свой щит. Пойдем.

Он был старым и хилым, но он помог Теусеру встать на ноги, и оба заковыляли через луг к хижине. Это было примитивное строение, сооруженное из грубых камней, сложенных так, что образовалась одна маленькая низкая комната. Все в ней пропиталось духом сырого овечьего жира и, когда вечер разбросал свои тени по горным склонам, и в лачугу потянулась темнота, стал понятен источник запаха: старуха зажгла светильник, из которого поднялась вьющаяся струйка едкого дыма. Из-за него почернели камни хижины, он сейчас раздражал гортань Теусера. Но здесь был кров и тепло; он был слишком благодарен за возможность передохнуть, чтобы обращать внимание на зловонный воздух.

После того, как он вымылся и позволил себе роскошь отдыха в течение целого часа, расслабив руки и ноги и предоставив полную свободу своему мозгу, Теусер приступил к чистке своего щита с помощью обрывка тряпки и пучка травы.

Самос и Эфиальт подсели к нему и наблюдали за процедурой с таким вниманием, словно это было единственное развлечение, которое выпало на их долю за несколько последних лет. Элла спала на соломенном тюфяке в углу, старая женщина сидела около нее.

Теусер развернул свой щит к свету тусклой лампы. Ее мерцание отразилось от полированной поверхности. Так было лучше, значительно лучше.

Самос попытался завязать разговор.

– Мы пасем здесь овец всю нашу жизнь – я и моя жена Торис.

– Вы поступили благородно, предоставив кров неизвестным людям, – ответил Теусер.

– Вы – первые незнакомцы, которые попали сюда за последние годы, – сказала из угла Торис. – Это немноголюдное место.

Она говорила с Теусером, но ее внимание было направлено на Эллу.

– Горная лихорадка, – сказала она. – Должно быть, поела красных ягод. К утру ей станет лучше. Но ее ноги… – она склонилась над ними, – они совсем разбиты и распухли.

– Мы долго шли, – сухо сказал Теусер.

– Вы из Афин? – спросил Самос.

– Хвала великим богам, нет! Ты слышал о Спарте?

Самос с готовностью кивнул, радуясь возможности показать свои знания.

– Да. В самом деле, да. Они мало говорят, питаются черной похлебкой, которая оскорбляет живот, и живут войной. А их девушки ходят голыми во время праздников…

Он перехватил суровый взгляд супруги, и его голос сошел на нет.

– Я… я только слышал об этом, – пробормотал он, – в молодости.

Теусер улыбнулся ему и Торис. Он повернулся, чтобы уделить часть своей улыбки и Эфиальту, но тот смотрел на Эллу с выражением жадного восхищения.

Ногти Теусера проскрипели по щиту. Эфиальт вздрогнул и виновато взглянул на него через комнату.

– Этой ночью я посплю с овцами, – поспешно произнес он. – Сегодня утром я слышал волчий вой в горах.

Он встал, потянулся за своим плащом из овечьей шкуры, и свистом подозвал пса. Вдвоем они вышли из хижины.

Теусер сказал:

– Ваш сын?

Торис презрительно фыркнула.

– Сын? Неужели я похожа на овцу?

– Он просто как-то появился здесь, – пояснил Самос. – Сказал, что рассорился с людьми в долине. Может, сбежавший раб, а может – вор. В горах все люди равны.