Лев Спарты

– Сокрушить их колесницами! – закричал Ксеркс. Он швырнул ливийского генерала к выходу из палатки, словно последнего раба. – Иди, разберись со своим отродьем. Если понадобится – воспользуйся индийскими колесницами: хотя, они запряжены дикими ослами и, следовательно, могут слишком по-свойски отнестись к твоим людям… Меня не интересует, как ты это сделаешь – раздави их!

Прежде, чем генерал и посыльный успели выйти из шатра, им навстречу вбежал еще один.

– Мой царь… Кавказцы убивают своих офицеров.

Ксеркс топнул ногой. Если бы он мог ухватиться за небо и потянуть его вниз, чтобы закрыть им уши, он бы сделал это.

– Уничтожьте их! Дикари!

Когда-то он испытывал гордость при виде своей армии, которая во всем блеске и великолепии катилась к Геллеспонту. Теперь великолепие померкло, а гордость пропала. Они были варварами, с которыми можно сделать только одно – убить.

Генералы заторопились из шатра наводить порядок. Ксеркс остался в одиночестве. Он никогда еще не чувствовал себя таким одиноким. У него отняли все, что он ценил в этой жизни. Он стоял на краю настоящего бесчестья. Внезапно его ярость стихла, он опустился на подушки и закрыл лицо руками. Тяжелое кольцо на его пальце вдавилось ему в переносицу. Он стал тереть глаза, пока они не заболели.

– Мой господин…

Сквозь красную темноту он услышал шепот. Ксеркс открыл глаза и увидел перед собой Артемизию. На ней был длинный плащ, ее лицо отражало испытания, выпавшие сегодня на ее участь. За ее спиной ждал Гидарн.

– Артемизия, – тихо произнес Ксеркс. Он поднялся и взял ее за руку. – Скажи, неужели и ты не порадуешь меня хорошими новостями?

– Едва ли, мой господин. Мы сражались целый день, но успех не сопутствовал нам. Фемистокл и его люди дрались как демоны. Три моих корабля были потоплены, а мне самой едва удалось избегнуть плена.

Угасший было гнев, стал опять наполнять царя.

– Фемистокл сурово заплатит за это! – поклялся Ксеркс. – Быть может, он уже попал в ловушку. Я послал часть кораблей в обход острова, чтобы зажать греков в проливе, как черепах в глиняном сосуде.

Глаза Артемизии расширились, а потом наполнились состраданием, словно озера с темной водой.

– Ты не знаешь, мой господин? Они были потоплены штормом прошлой ночью.

Казалось, что падающим на его плечи сокрушительным ударам не будет конца. Охваченный отчаянием, он вспомнил мрачное предсказание своего дяди Артабана, который с самого начала был против этого похода. Артабан тогда сказал, что боги имеют обыкновение метать молнии и громы в великих мира сего, завидуя их великолепию. Маленькие люди не в состоянии вызвать гнев небес… и если боги улыбаются маленьким людям, то точно так же они могут мешать великим. Не потому ли боги разгневались на Ксеркса, что он замыслил править миром? Молнии всегда попадают в самые высокие башни и деревья. А он – высочайший из людей, повелитель Азии…

– Даже боги, – пробормотал Ксеркс, – сговорились против меня. Что ты можешь мне посоветовать, Артемизия?

– Страх охватил твоих людей, подобно проказе. Прежде, чем он уничтожит их полностью, останови сражение.

– При том, что убиты два моих брата, а Леонид по-прежнему стоит в проходе?

– Он не уйдет от тебя, если ты будешь действовать мудро. Оставь здесь Мардония, который будет продолжать атаковать, связав Леонида. Но пошли колонну через Грецию, чтобы она обошла эту горную стену и вышла к проходу с другой стороны.

С самого начала это был единственный альтернативный вариант преодоления Фермопил; но он был связан с огромным обходом, и ничто на свете не было более унижающим, чем признание необходимости этого обхода из-за отсутствия каких-либо достижений в Фермопилах.

– На это уйдет два месяца, – застонал Ксеркс.

– Нет, если отправишь только свою конницу, мой господин.

Ксеркс посмотрел мимо нее на Гидарна.

– Конницу? Гидарн, что ты скажешь?

Сатрап поклонился.

– Благородная леди говорит мудро, мой господин. Наша легкая конница может выполнить этот маневр за десять дней, если постарается. После этого она сможет нанести удар непосредственно по Афинам и Спарте.

Ксеркс прислушался к нарастающему гулу голосов за стенкой шатра.

Скоро уже ничто не заставит вышедшие из повиновения войска идти в смертоносную пасть прохода. Ему грозит массированный бунт, а спартанцы одержат победу, не нанеся больше ни одного удара.

Он произнес:

– Иди и прикажи остановить атаку. И… – он посмотрел на Артемизию, – прикажи, чтобы сегодня меня больше не беспокоили.

Гидарн вышел. Артемизия вздохнула и подняла уставшую руку, чтобы расстегнуть застежку плаща. Рука Ксеркса опередила ее. Она улыбнулась, и он нашел в себе силы ответить на ее улыбку.

– Мудрость – горькое лекарство, – произнес он, – и, раз уж мне придется его принять, я хочу выпить его из прекрасной чаши.