Лев Спарты

Этим вечером она сбросила свою усталость, как сбросила раньше свой тяжелый плащ, и возлегла с ним на шелковых подушках. Переменчивые звуки лагеря снаружи потеряли всякое значение. Ксеркс не вслушивался ни в отзвуки споров, ни в заговорщическое роптание, ни в спазмы ярости, которые на протяжении всего дня вырывались из солдатских палаток подобно порывам своенравного ветра. Голоса, бряцание доспехов, пульсация огромного скопления людей слились в успокаивающий ритм, а потом отошли на задний план, превратились в ничто, когда он взял Артемизию, а потом взял ее еще раз, и еще раз.

И только когда опустилась ночь, и лагерный шум стих совсем, его душу опять стал грызть позор прошедшего дня. Он наполнил чаши вином, и они выпили, но ни Артемизия, ни вино не могли уже дать ему забвения.

– Больше всего на свете, – сказал он, – я хочу захватить Леонида.

– И он будет схвачен, – заверила его она.

– Своими безумными действиями он поставил в тупик моих воинов, превратил их в испуганный сброд… Как можем мы идти на Грецию с такими людьми? Их теперь будет бросать в дрожь при одном виде греков.

Он должен, он обязан захватить Леонида или его мертвое тело. Под воздействием винных паров он погрузился в сон наяву и выпустил из объятий Артемизию. Ему хотелось держать не Артемизию, а кол, на конец которого будет насажена голова Леонида. Он пронесет его по всей Греции и вернется с ним в Персию.

Он возвратился рывком в действительность с появлением в шатре Гидарна.

Ксеркс толкнул себя вверх и прочь от Артемизии.

– Я же сказал, что не желаю, чтобы меня беспокоили…

– Прости меня, господин. Здесь один человек требует, чтобы его срочно провели к тебе. Он не хочет больше ни с кем говорить. Упрямый грек.

– Грек? – Ксеркс поджал губы. – Гидарн, я не расположен вести сейчас какие бы то ни было разговоры. Пытайте его, пока он не начнет говорить.

Артемизия положила ладонь на его руку.

– Это может быть посланник Леонида. Поговори с ним.

Ксеркс в нерешительности замолчал. И уступил.

– Хорошо. Приведи его сюда.

Гидарн стал дверном проходе и сделал жест кому-то снаружи. Мимо него прошли двое бессмертных, ведя угрюмого грека в порванной одежде, лицо и руки которого были покрыты царапинами. Его опустили на колени перед Ксерксом.

– Ты грек? – отрывисто спросил царь.

– Да. Я малиец. Меня зовут Эфиальт. Я убежал от людей Леонида, которые охраняют проход в горах.

Ксеркс поставил чашу с вином. Волна надежды, в которой он не решался себе признаться, побежала по его венам.

– Проход? Там нет прохода.

– Есть, – сказал Эфиальт. – Его знают только несколько местных горцев. По нему можно пройти на другую сторону Фермопил.

– Ты можешь провести нас туда? – требовательно спросил Ксеркс.

Эфиальт кивнул. После этого он склонил на сторону голову и хитро улыбнулся.

– Да, это можно сделать. Но я бедный человек…

– Уже не бедный, – произнес царь. – Тебе дадут столько золота, сколько ты сможешь унести.

Он повернулся к Гидарну.

– Отмени все предыдущие распоряжения. Возьми бессмертных и на закате выступи с этим человеком.

Гидарн с недоверием взглянул на ободранного грека. Ксеркс прочувствовал его ощущения, он разделял их. То, что победа будет получена из рук этого жалкого создания… Но теперь он жаждал победы любой ценой, и был готов к тому, чтобы наградить малийца, как посланца самих богов.

Он сказал:

– Я поведу войска с этой стороны. Мы начнем атаку на рассвете и будем наседать на Леонида, пока ты не зайдешь ему в тыл. После этого он окажется в ловушке, и мы сможем закончить нашу работу.

Стражники подняли Эфиальта на ноги. Гидарн поклонился царю и вышел из шатра, солдаты вывели за ним Эфиальта.

Ликующий Ксеркс повернулся к Артемизии.

– Отпразднуем эту ночь, как подобает царю и адмиралу, взявшему на абордаж его сердце.

XX

В эту ночь мы, спартанцы, сидели среди камней Фермопил, вполне удовлетворенные результатами прошедшего дня. Персы дали нам отдохнуть в течение многих часов, за это время хорошо потрудились илоты, очистившие проход от трупов. Леонид и Пентей ходили между ними, время от времени склоняя головы над телами спартанцев, которые, как и при жизни, были облачены в полные медные доспехи и гордые алые плащи.

– Это был хороший день для Греции, – произнес Леонид. – И спартанцы, и другие воины сражались отлично. Мы напугали варваров. Так мы сможем удерживать Фермопилы все лето.

Они подошли к группе, которая, расположившись среди мертвых, ела свою незамысловатую пищу. Люди начали вставать, но Леонид показал знаком, чтобы они продолжали сидеть. Он и Пентей присоединился к ним, и вскоре илот вручил им по миске черной похлебки.

По скале поползли тени.

– Возможно, этой ночью мы сможем поспать, – произнес Пентей.

Леонид кивнул, но его взгляд был обращен не на Пентея. Он смотрел на Агафона, который приближался к ним, переступая через мертвые тела.

– Только что к нам перебежали два дезертира, – сказал тот, подойдя ближе. – Они утверждают, что персидская конница днем свернула свой лагерь.

– Они сказали почему?