Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979

Я закончил в «Едаграфе» вечером и поехал в центр. Знакомых в городе много, но ни к кому не хочется заходить. Я прошелся по Дизингофу в надежде встретить кого-нибудь, посмотрел на свою стенную роспись на почте на Рх. Заменгоф; люди сидят в кафе, ходят парочками и стаями, и только я не знаю, куда себя приткнуть. Вдруг кто-то кричит: «Гробман!» Смотрю – Валера Шаров, русский художник, в кафе «Касит». Подсел я к ним, а он с каким-то молодым художником с девушкой. Плетет Валера какую-то чушь и пьет пиво с коньяком, а я сижу скучаю, по сторонам гляжу. Поехали мы к Валере, живет он с женой и ребенком в скворечнике на крыше; бедно, артистично, богемно; повеяло на меня какими-то тель-авивскими Текстильщиками. А производит Валера сюрреалистические скульптуры из серебра и картинки-китчи. Ужас. С Валерой и его женой поехали в Яффо. Там у какого-то мебельщика открытие выставки, и Валера участвует. Выставка художников-китчистов, все почти сюрреалисты. Всякие личности. Смотрю я на них и думаю: наконец-то я напал на эту публику, а то все думал, кто же этакую продукцию производит. Разговоры об искусстве, о продаже, прямо поглядишь, как будто настоящие художники, и к тому же все непризнанные. Просто чудо какая убогость, смотрю я на все это, и даже холодок по коже бежит. Выпил я коньяку.

Потом отвезли Валерину жену домой, а с Валерой поехали к Цахи Островскому, фотографу, который когда-то меня фотографировал с катморовским фильмом. Жена у Цахи симпатичная, и подруга ее; с ними-то я болтал на кухне за чаем, а Цахи с Валерой занимались делами фотографирования Валериного китча.

В часа 2 ночи мы расстались с Цахи, с Валерой, я поехал к Ев. Ар.

3 апреля. 2. Тель-Авив. Герцлия. Яффо. С утра я был в «Едаграфе», контролировал печать «Жезла Аарона».

Был в Тель-Авивском музее. Выставка П. Коэна-Гана. Есть интересные вещи, но в целом – слабость ума запутанного человечка и некий студенческий стандарт.

Приехал я к Ами Шавиту; он играл мне свою электронную музыку, и мы за чаем беседовали о Мидлхайме, я уже почти убедил его идти по пути к мистике; но приехали Исраэль Хадани и Артур Спектор, привезли модель из картона, и Ами опять вдохновился идеей выставления материалов. С Артуром и Исраэлем приехал Янкеле Розенблат, и он нас фотографировал. Итак, решили воздвигнуть ящики и высыпать из них израильские ископаемые и растительные вещи. Я против троих не сопротивлялся, чтоб еще больше не запутать дело, и обсуждал и обдумывал все со всеми. Ездили мы искать фирму, которая производит ящики, никого не нашли, а я нашел ящик, запихал туда себя, Хадани, Спектора и Шавита, и Янкеле сфотографировал нас, а потом меня в клетке, которую я тоже нашел. Потом опять у Ами обсуждали наш проект, атмосфера у нас дружеская была, и разъехались вечером.

Я заехал к Михаэлю Аргову, пили чай, беседовали о том о сем, о делах Союза; о Мидлхайме ни слова, пока не вошла Михаль и первый ее вопрос: что с проектом? Из этого можно понять, что наш Мидлхайм весьма и весьма занимает умы и разговоры в Иерусалиме и в Тель-Авиве.

Ночевал у Ев. Ар. в Яффо.

4 апреля. 3. Тель-Авив. Яффо. Иерусалим. С утра я в «Едаграфе» – контроль над печатанием «Жезла Аарона». Там М. Бурджелян и Саша Арарий.

Дорога Тель-Авив —> Иерусалим.

В Иерусалиме я был с Сашей Арарием в Мешкенот Шеананим. Там меня фотографировали для журнала «Вог». В числе других был Ирвин Шоу – писатель. Познакомился с писателем-евреем из США Сегалом, договорились о встрече.

Я вернулся домой. Был Саша Аккерман, с ним и с Иркой обсуждали мой «Жезл Аарона».

5 апреля. 4. Иерусалим. Тель-Авив. Яффо. Поехал в Тель-Авив на своей «Моррис-Марине».

Был в «Едаграфе», печатали «Жезл Аарона». Эзра Султан и печатник. Был Саша Арарий.

Я был у Нафтали Безема в его новом жилище. У них еще вещи не разобраны после приезда. Мы поцеловались с Нафтали и Ханной. Нафтали рассказывал о США, Нью-Йорке. Я слушал и чувствовал, как мы далеки друг от друга. Нафтали был в Нью-Йорке у коммерсанта Авербуха (у которого была его выставка), но не в Нью-Йорке художников и поэтов. Он рассказывал об успехе Галанина, а в моих глазах стоял китчист Галанин со своими иллюстрациями, рассказывал о Григоровиче, все те же плачи, жалобы, надежды. Нафтали говорил о деньгах, но не об искусстве. Нафтали принадлежит к миру делателей картин, но не к миру современного искусства.

Я бродил по Тель-Авиву, по галереям.

Зашел к Аарону Алкалаи. Мы пили чай и беседовали, он милый, добрый «болгарин», хороший живописец.

Я был у барабанщика Зоара Леви. (Он один из музыкантов, популярных среди молодежи.) Мы говорили за чаем об искусстве, о жизни, об истории, урбанизме, Уолте Уитмене[101], арабах и об Эрец-Исраэль.

Я был у Меира Визельтира, но застал его уходящим из дома (на обязательный карточный вечер). Он подарил мне свою новую книжку стихов.