Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979

Мы с Иркой на рынке. Овощи, фрукты, мясо. Отдали ботинки в починку, брюки на сужение. Оглядываясь вокруг себя, не вижу, чтоб кто-то жил так же скромно, как мы. Мы часто живем на минимум, но в доме все есть, всего хватает, все прекрасно. А другие нас считают богатыми. И действительно, я могу добыть много денег, но как противна эта всеобщая страсть к наживе; и жизнь проходит у них в зарабатывании денег.

Читаю Ирке стихи русские XVIII века. Скучно, но хорошо. XIX век потом ужасно деградировал, и пошлость XIX докатилась до наших дней. Только футуристы в этом море говна одинокой скалой да несколько наших друзей.

Вечером у нас Шломи Брош с женой. Он советник по искусству муниципалитета Иерусалима, когда-то учился на графика, в искусстве ничего не смыслит, а жена и совсем тупая. А он симпатичный парень, но чиновник.

24 ноября. Шб. Иерусалим. Суббота. Вся семья дома. Солнце.

Читаю Ирке Лермонтова и стихи XVIII века.

Мы живем в некоем вакууме. Знакомых и приятелей много, но нет друзей, равных нам, нашего уровня, как это было в Москве.

Были с Иркой у Бори Словина; Лея в США, мы отдали №№ «Ковчега», Боря ругает Лимонова. (В «22» Н. Воронель ругает Лимонова, ничтожество, пробравшееся с заднего входа в литераторы, смеет выражать свое мнение о подлинной русской литературе. Эти ползучки не только ведь против Лимонова, они против всех наших поэтов, против нашей жизни.)

Были с Иркой у Цви Эйаля и Хефци. Коньяк, чай, разговоры о коллекции Цви, разговор о Гуш Эмуним, об искусстве.

25 ноября. 1. Иерусалим. Привожу архив в порядок, читаю.

Был в «Бейт Элишеве», собрание местной публики. Мареша, планы кружков. Я-то зачем тут нахожусь?

Написал «Заметки о русск. революции и еврейск. православии».

26 ноября. 2. Иерусалим. Был у меня Саша Аккерман, читал ему вчерашние заметки, говорили о Фогеле.

Гидон Офрат позвонил мне как казначею Дома художника, требует деньги, которые обещал ему Пугач. Я отказался платить, он повесил трубку. Гидон Офрат – продажный писака, а Пугач – низкий человек. В какой гнусной среде я очутился. Среди маленьких подлых спекулянтов.

Ирка после «Ахвы». Читаю ей стихи.

Написал письма В. Воробьеву, жене В. Пятницкого, И. Халупецкому.

Смотрел с Яшенькой теледетектив.

27 ноября. 3. Иерусалим. Чтение. Письмо П. Шпильману. Начало холодных дней.

Была Алина Слоним; письма, дела, планы, чай.

Дом художника. Ицхак Пугач. Давид Сузана. Решили снять Тову Сассон.

Ирка после работы; в «Ставе», в Доме художника, потом у Яшеньки в школе.

28 ноября. 4. Иерусалим. Написал письмо Генке Айги в Москву. Ирка в «Ахве».

Весь день была у нас Алина Слоним, беседовали о наших делах, составляли список работ футуристов, планировали работу с газетами, обедали, занимались почтой.

Ночью – потоп через окошко спальни, прибил резину – не помогло, завесил пластиком снаружи, помогло, и мы заснули. Сильный ветер и ливни.

29 ноября. 5. Иерусалим. Пришла зима. Ветры, дождь, дождь, дождь. Солнца нет. Кормлю мокрых воробьев хлебом. Попугайчики посвистывают и скрежещут в Яшкиной комнате. Вчера одна из трех ящерок, живущих в доме, грелась на окне, когда выглянуло солнышко (одна ящерка поселилась у нас сама, а двух принес Яшка с улицы – я их держу против тараканов и пр. насекомых).

Был в своем подвале «Бейт Элишева», за чашкой кофе дал указания Иоси Джибли насчет устройства интерьера.

Дом художника. Срочное заседание: Давид Сузана, Ицхак Пугач, Авраам Офек, Аарон Бецалель, Хедва Шемеш, секретарь – Сара Нахум. Решили изгнать Тову Сассон как неподходящую; искать новых работников. Подписал чеки зарплат работников.

Дождь, холод, ветер. Написал ночью «Реплику».

30 ноября. 6. Иерусалим. Машина не заводится, холодно, пришлось толкнуть ее с горки. Были с Иркой на фабрике за печеньями.

Мы с Иркой дома. Холод, как в Текстильщиках. Читаю Ирке стихи XVIII в.

Вечером у нас Валера Дунаевский с женой Ликой (чистой грузинкой). Мы пили чай, беседовали о «Гнозисе» Ровнера (Валера его представитель в Израиле), об арабах, об Израиле. Валера – антропософ и зануда.

Долгий разговор с Мириам Таль по телефону.

1 декабря. Шб. Иерусалим. Читаю Ирке русские стихи допушкинского периода.

Чаепитие с Иркой и Дорой Шифриной. Златка учила дочку Доры делать бумажные домики и живущих в них зайцев.

Вечером: Саша Аккерман. Мордехай Эвен-Тов с Кларой. Чай. Разговоры о галерее «Хилель» и художниках.

В «Едиот Ахронот» Адам Барух рассуждает о будущей биеннале и задает риторический вопрос: кто представит Израиль? В числе других называет «Левиафан». И это симптом новой ситуации. «Левиафан» прочно вошел в художественную карту Израиля. Отныне «Левиафан» можно ругать, поливать грязью, считать говном. Но нельзя его игнорировать. Как много смысла в одном маленьком слове маленького израильского болтуна. Как много за этим расшифровывается.

Поздно ночью зашел Азерников.