Лягушки

– Мы с тобой, Сашенька, были иными… Карьерные подлости казались нам отвратительными. Наши помыслы были чистыми и возвышенными… Какие сонеты ты мне… То есть извини… И прости, что я невнимательно прочитала тогда твою пьесу. Может, это главная ошибка моей жизни. И её уже не исправишь…

Рука Свиридовой опустилась на голову Ковригина, и он удивился тому, что не стряхнул её руку («не стряхнул» – явилось именно такое словечко Ковригину), не выразил ни малейшего неприятия нежности женщины, напротив, он будто бы сам ощутил нежность к бывшей своей Прекрасной даме, и ощутил жалость и к ней, и к себе. Натали, Наташка из Щепки, смотрела на него влюблёнными влажными глазами и, похоже, ждала от Ковригина возражений своим словам: «И её уже не исправишь…». Ну ладно, и исправлять, скажем, что-либо необязательно, а стоит вступить в Новую реку, такую же полнострастную, но разумно-несуетную, как и та, что шествовала к морям и океанам южнее Журинского дворца? Это было бы безрассудством, подумал Ковригин, но сколько раз он поддавался в жизни безрассудствам, о каких позже уговаривал себя не жалеть…

– Я всё же встаю перед вами на колени! И перед вами, великая Наталья Борисовна! И перед вами, мой благодетель Александр Андреевич!

Вставшая, вернее, опустившаяся или даже рухнувшая на колени перед Свиридовой и Ковригиным была дебютантка Древеснова.

Свиридова вынуждена была убрать руку с бестолковой головушки Ковригина, она чуть ли не отдёрнула её в растерянности, будто их с кавалером застали в мгновения амурных возбуждений. Безрассудство же, почти одолевшее Ковригина, сейчас же испустило дух. «Хоть на что-то оказалась полезной эта Древеснова!» – подумал Ковригин.

– Отчего вы называете меня благодетелем, милая девушка? – великодушным барином поинтересовался Ковригин.

– Ну как же, Александр Андреевич! – воодушевилась Древеснова. – Вы – моя фортуна! Ведь это вы сделали ставку именно на меня. И в спектакль меня ввели при вашем содействии. Это знают все.

– Вы находитесь в заблуждении, – покачал головой Ковригин.

– Все только говорят об этом, – стояла на своём Древеснова.

– Значит, и все находятся в заблуждении, – сказал Ковригин. – Я не в состоянии устраивать чьи-либо судьбы.

– А ты, Сашенька, всё такой же шустрый! – попыталась улыбнуться Свиридова. Но улыбка её вышла кривовато-хмурой. Подлёт Древесновой явно вызвал у неё досаду. – Да, Сашенька, ты всего-то несколько дней в Синежтуре, а успел наделать делов. А вы, барышня, всё же напрасно изволили опускаться передо мной на колени. Или вы забыли о нашем разговоре в машине? Перед вашим благодетелем хоть часы проводите на коленях, тем более они у вас крепкие, а передо мной не надо.

Древеснова чуть ли не подскочила, чуть ли не взлетела к высотам Рыцарского зала.

– Наталья Борисовна, извините! Я не хотела обеспокоить вас или вызвать ваше раздражение. Я искренне… Я простая… Вы для меня – на Юпитере… И вы, Александр Андреевич, для меня… Я даже не знаю… Как вы догадались, как вы смогли угадать меня… Теперь, конечно, болтают Бог весть что, но я не такая… Я вам обязана чисто воздушно… Но мне нужно высказать вам…

Ковригин был намерен поинтересоваться, любит ли Древеснова играть в шахматы и какие предпочитает болота, но вблизи их со Свиридовой расположения возник известный театролюб Борис Провыч Попихин, изящно помахивавший популярной в комедиантских кругах шляпой со страусиным пером.

– Замечательные дамы! – заявил он. – По крайней необходимости вынужден на пару минут забрать из вашего невода Ковригина Александра Андреевича с обещанием его немедленно вам вернуть.

– Ну, спасибо, Боря, – шепнул Ковригин, – что ты меня от них отлепил…

Отошли к стражнику в сверкающих доспехах с алебардой в металлической лапе. Пусты были доспехи, или в них был упакован служивый человек, из-за задраенного забрала, понять не удалось. Во всяком случае ни вздохов, ни покашливаний Ковригин не услышал.

– Удивил ты меня, Саша! Удивил и порадовал! – сказал Попихин. – И я считаю своим долгом предупредить тебя. Блинов Юлий Валентинович, нам известный, уже убыл в Москву. Прямо с фуршета ринулся в аэропорт.

– И что? – спросил Ковригин.

– Вот тебе раз! – удивился простоте собеседника Попихин. – Он же завтра с утра будет на Большой Бронной в Авторском Обществе! Пьесой «Маринкина башня» заинтересовалось не менее двух десятков театров, кому как не мне знать об этом. Киношник Шестовский здесь крутился, он готов купить у Блинова права на костюмный сериал…

– Кстати, а отчего здесь нет Шестовского?

– Вычеркнут из списка Острецовым, – с удовольствием сообщил Попихин, – слишком усердно кокетничал с одной из местных актрис и прельщал её заманными посулами. Это, понятно, между нами…

– Но что может предъявить Блинов на Большой Бронной? – поинтересовался Ковригин.

– Ну, ты и беспечный человек, Александр Андреевич! – воскликнул Попихин. – Блинов уже оценил и использовал твою беспечность. Он сам проныра и пройдоха, а теперь ещё тактику и стратегию ему разработал наш с тобой добрейший коллега Гоша Холодцов, вон он стоит со стаканом «Хеннеси» в руке и улыбается нам…