Лягушки

– Нет! Что вы! Какое у меня может быть к вам дело! Я снабженец и устный информатор, моё место на кухне. Просто я хотел объявить вам, что я Цибульский, а не Цибуля-Бульский, как многие склонны меня называть. И мне будет радостно сознавать, что вы теперь знаете, что я не Цибуля-Бульский, а Цибульский, Виссарион…

– А уж мне-то как радостно будет теперь знать, что вы Цибульский, – сказал Ковригин. И тут же обратился к Жемякину: – Дорогой Василий Наумович, извините, что в этих шумах никак не мог добраться до вас. А ведь так много хочется сказать вам…

– И мне! – обрадовался Жемякин. Но приложил палец к губам: – Сегодня договорились – ни слова о спектакле. Из суеверия. А вот завтра… Вы завтра не уезжаете? Буду ждать вас в театре. Или к вам пожалую в гостиницу, если пригласите…

Тотчас и Жемякин, и Цибульский были отодвинуты от Ковригина сытым театроведом Гошей Холодцовым.

– Саша, – сказал Холодцов, – вот ты тут лясы точили с Попихиным. А Блинов завтра с утра будет на Большой Бронной. А подбил его заполучить права на пьесу этот навуходоносор Попихин. Всю программу действий разработал Блинову Попихин. Вот вам, пожалуйста, и тити с Митей.

– Откуда ведомо об этом? – спросил Ковригин.

– Блинов успел рассказать…

– Зачем Попихину подбивать Блинова на действие авантюрное?

– Не знаю! Не знаю! – развздыхался Гоша, при этом как бы давая понять, что он-то знает – зачем, но огорчать Ковригина истинным знанием из жалости не станет. – Вот уж не знаю! А ведь живём мы с Попихиным душа в душу, он – замечательный человек, хотя и засранец, каких мало, и «Божественную комедию» Данте Алигьери ни разу не открывал. А Суслова М. А. считает стилистом номер два.

– И что у Попихина за корысть? – задумался Ковригин.

– Какая тут корысть! – Холодцов руки вскинул к небесам. – Попихин – святой человек! По чистоте души он ведь, как грудной ребёнок. Ему бы только молока от ласкового соска. И всё. И вся корысть! Ну, конечно, если этот жулик Блинов станет отваливать ему проценты от будущих сборов, из вежливости придётся их брать. Всё это между нами, просто я не мог тебя не предупредить…

– Спасибо, спасибо, – сказал Ковригин, – естественно, между нами…

– А ты, старик, всех удивил… Если, конечно, текст твой… Говорят, ты теперь ковыряешь драму про Софью Алексеевну, сестрицу великого Петра…

– Не ковыряю. Не пишу более никаких пьес, – сказал Ковригин.

– Так тебе и поверили! А надо бы теперь тебе предъявить публике новую пьесу, чтобы снять сомнения по поводу твоих драматургических способностей.

– Ко всему прочему, – сказал Ковригин, – не вижу актрису, способную сыграть Софью, какой я её себе представляю…

– Ну, этого-то добра, – хмыкнул Холодцов, – в любой провинции намести можно полную мусорную тележку. Без подтяжек и силиконовых грудей. Только кликни. Вон ты здешнюю Ярославцеву вблизи не рассмотрел? Рассмотри. Чем не Софья? Наливная, с румянцем, бровь соболиная. Ну да, для тебя-то её другая затмила. Но той не до Софьи Алексеевны, она на цепи. Или тебе Древеснова приглянулась? Слышал, слышал… Тоже девица в соку, бурная и с амбициями…

– Да не собираюсь я писать никаких пьес ни про каких Софий! – в раздражении воскликнул Ковригин. Но уловив в глазах собеседника ехидство, пожелал успокоиться, сказал: – А ты, Гоша, чуткий наблюдатель, мне бы и в голову не пришли соображения, высказанные тобой.

– Просто я хорошо знаю мир актёрок и их повадки, – великодушно разъяснил Холодцов. – А ты ко всему прочему из-за успеха… неожиданного… уже и не очевидец, и не созерцатель, а успехом этим пришибленный или, напротив, надутый им, как дирижабль, и с высот своих запамятовал, что за существа есть бабы. Впрочем, и мужики не лучше. Ты хоть про Блинова и этого засранца Попихина не забудь.

– Не забуду, – кисло пообещал Ковригин.

Между тем вялое брожение в Рыцарском зале умов и утроб, будто бы уже удовлетворённых беседами и накормленных, сменилось оживлением. И даже оркестры у боковых стен зала, крепостной и с ночных танцполов, заиграли громче, разумно-подобающе к случаю.

Произведя дела, неотложно-отраслевых, а может, и государственных значений, к гостям вернулся Мстислав Фёдорович Острецов.