Лягушки

– Самоотверженные, – согласился Острецов. – И изобретательные. И игруны. Видимо, сохранили собственные вековые качества и свойства персонажей их мифов. Нередко играют в привидения. А разговор с Паном-Силеном вам ничего не даст. Заболтает и наврёт. Но Каллипигу любит. Что же касается Веры Алексеевны Антоновой, то она наверняка со своей компанией ужинает сейчас именно в «Лягушках». И может быть, вы вызнаете от неё то, на что ответ я вам не дам.

«Экий проницательный господин, – подумал Ковригин. – Обо всём догадывается… И будто провидец. И душевед… Но открыть существенное не желает…»

– Я дам вам машину с водителем, – сказал Острецов. – Уже темно. А город наш вы знаете плохо.

– Спасибо, – сказал Ковригин. – Люблю бродить пешком по незнакомым городам. А Синежтур кажется мне уже почти своим.

– Смотрите, – сказал Острецов. – Буду беспокоиться. О том, как пройдёт ваше путешествие, мне сообщат.

Ковригин быстро вышел на улицу с троллейбусами, ведущую от Плотины к театру, гостинице «Империал» и ресторану «Лягушки». В небе над ним светился циферблат на чугунной башне местного заводчика и благотворителя Верещагина.

Невдалеке от входа в театр он увидел обувного маэстро Эсмеральдыча. Было сыро и зябко, но лёд со снежком на тротуарах нигде не затруднял движений прохожих. Эсмеральдыч (Или Квазимодыч? Нет, всётаки Эсмеральдыч) стоял под фонарём метрах в пятнадцати от театра, держал в руке толстую бельевую верёвку, служившую поводком для домашней, надо понимать, любимицы – белобокой козы («Козочки»), и что-то мрачно жевал, то и дело перегоняя языком жевачку из левого угла рта в правый. То ли «Орбит» с экстрактом барбариса, то ли бальный нюхательный табак из запасов Журинского замка.

Ковригин рот не успел открыть, как Эсмеральдыч спросил (а коза заинтересованно заблеяла):

– Ну, и как там, в Аягузе?

– Бешбармак. И не пахнет гуталином, – сказал Ковригин. – А так всё то же самое. Просторы и множество животных и насекомых, эти все бегают и летают босиком. И полно акынов.

– Что же вы там и не остались? – спросил Эсмеральдыч. – Стали бы акыном.

– Своих хватает, – сказал Ковригин. – А не остался из-за насекомых. От них всё тело чешется.

– Это понятно, – сказал Эсмеральдыч и подтянул веревку-поводок: – Сонька, не балуй! Не дёргай! Травы здесь нет. Дома сена хватит!

– А что вы тут мёрзнете под ветром и дождём? – спросил Ковригин.

– А из-за этого шейха Оболдуя-Аладдина, – и Эсмеральдыч указал на волшебно-сверкающий шатёр аравийского бизнесмена. – Взорвёт он город-то наш. И Плотину, и домны, и печи, и обозный завод. Естественно, и наши гуталины взлетят на воздух.

– С чего вы взяли? – спросил Ковригин.

– Никто не видел никаких ковров-самолётов. Да и какой дурак летает нынче на коврах-самолётах? Всё время везут в шатёр Оболдуя-Аладдина какие-то ящики, но это не ковры. Взрывчатка. И рожа у этого шейха – точно от террориста. Народоволец какой-то. Вера Засулич. Или ещё страшнее – Вера Фигнер. За день борода чёрная этого шейха разрослась. Бомбист! Потому и стою здесь, чтобы упредить действия злодея. А коза – чувствительная, у неё свои интересы, вот она и вызвалась заступить со мной в дежурство. Завтра же придётся переносить наше заведение от греха подальше. Негоже будет городу ходить в грязной обуви. Переедем в какое-нибудь недоступное варварам место. На Площадь Каменной Бабы, например. И помяните моё слово, у нас через два дня начнётся ковровый бунт. Если будут обнаружены на складах шейха Оболдуя-Аладдина ковры-самолёты, в чём я сомневаюсь, их тут же искрошат на ковровые изделия и украсят ими в своих жилищах стены и полы!

– И станут варварами, – сказал Ковригин.

– Но справедливыми варварами, – не согласился Эсмеральдыч. – Иначе шейх удерёт на каком-нибудь из своих ковров-самолётов в недосягаемые для налоговой полиции места.

– Вы противоречите себе, – сказал Ковригин. – То, по-вашему, никаких самолётов у шейха нет, одна взрывчатка. Но полагаете, удерёт от справедливого гнева на ковре-самолёте.

– Никакого противоречия нет, – проворчал Эсмеральдыч, выплюнул порцию прожеванного, наконец, нюхательного всё же табаку, выругался в устной стилистике сапожников. Спросил:

– Ведь вы куда-то шли?

– В «Лягушки», – сказал Ковригин.

– Вот и идите, куда шли!.. И не боитесь?

– А чего мне бояться! – легкомысленно заявил Ковригин.

– Рисковый вы человек! – воскликнул Эсмеральдыч. – Учёбе не поддаётесь! Сонька! Взгляни на клиента. Учёбе не поддаётся! Не бери с него примеру!

Сонька не только встала, но и подошла к Ковригину и потёрлась бородёнкой о чёрный носок его ботинка.

А Ковригин направился в «Лягушки». Эсмеральдыч с козочкой Сонькой остался в зоне бдительности, Ковригин же заметил приставленный к стволу липы, в трёх метрах от поста сапожника, дворницкий лом, два наточенных топора для рубки ковров, что ли, не лишней была бы тут и мясницкая колода с базара, послужившая элементом декорации на авансцене действа с Мариной Мнишек. Конечно, Эсмеральдычу было не до Ковригина. Но его неприязненное отношение к нему Ковригина удивило.