Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Сразу после Революции 1905 года взгляды Новгородцева претерпели существенную трансформацию. В то время как основное ядро кадетской партии всеми силами убеждало российскую общественность в том, что естественным итогом либерализма является западная демократия, и пыталось добиться социальных и политических преобразований благодаря улучшению гражданских и государственных институтов, Новгородцев опубликовал два научных труда, в которых подробно описал условия, необходимые для полной самореализации личности в конституционном и правовом государстве [Laserson 1957: 390]. Пытаясь поместить опыт российского либерализма в более широкий академический и исторический контекст, он сумел обратить внимание читателей на один важный аспект либерального учения: достижение равновесия между конкурирующими друг с другом ценностями полностью зависит от сопутствующих исторических обстоятельств. Хотя он не оставил автобиографических свидетельств, объясняющих, каким образом он пришел к этому новому подходу к российскому либерализму, очевидно, что ключевую роль в этой трансформации взглядов Новгородцева сыграли его деятельность в период Первой российской революции и работа в Государственной думе I созыва. Свой следующий крупный научный труд, озаглавленный «Кризис современного правосознания», он посвятил изучению вопроса, хорошо знакомого ему из опыта участия в российской политике, а именно проблеме сохранения негативной свободы при вовлечении граждан в процесс установления общественного контроля над делами государства [Новгородцев 1909; Новгородцев 20006][322].

Исследуя эту тему, Новгородцев опирался на труды своих предшественников, критиковавших представление о том, что личная воля и свобода могут быть в полной мере реализованы в политических институтах, особенно таких мыслителей, как Дж. Милль, Г. Еллинек, ирландский теоретик У. Лекки (1838–1903), британский правовед Дж. Брайс (1838–1922) и российский политолог еврейского происхождения М. Я. Острогорский (1854–1921), и создал собственную теорию о качественных и количественных недостатках всех форм политического представительства, включая те, что существуют при демократических режимах [Новгородцев 20006: 112–127][323]. Новгородцев выделил ряд факторов, препятствующих отдельному индивиду самому определиться с позицией по тому или иному вопросу, в том числе доминирующее положение влиятельного меньшинства, формирующего общественное мнение, авторитет политических партий и внутрипартийную дисциплину. Кроме того, идея о том, что большинство может в полном объеме гарантировать как личное материальное благополучие, так и социальную справедливость, ставит перед обществом серьезную проблему юридического и эмпирического свойства. Представительное правительство, писал он, является всего лишь еще одним шагом на пути создания более совершенной политической системы – правового государства, которое сможет защищать одновременно и равенство, и свободу [Новгородцев 20006: ПО, 194]. Политические институты и правоприменение играют очень важную роль, однако сами по себе они никогда не смогут ни решить вечной либеральной проблемы поиска баланса между конкурирующими друг с другом ценностями, ни стать «альфой и омегой политической жизни» [Новгородцев 20006: 161].

5.2.4.1. Либеральная концепция личности

Новгородцев считал, что эта чрезмерная уверенность в коллективистской позитивной свободе проистекает из ложных учений о личности, последователей которых больше интересовала «родовая сущность» индивидов, а не их благополучие. Главной проблемой такого подхода, по его мнению, было то, что он подразумевал под собой возможность полной гармонии между свободой и равенством. Европейская философия, писал Новгородцев, с одной стороны, породила такое ущербное представление о личности, с другой, располагает средствами, чтобы развенчать этот миф.

По мнению Новгородцева, первое философское учение, из которого логически появилась идея о возможности достижения полной гармонии между свободой и равенством, было создано Руссо. Тот определял свободу как «право лица на участие в народном суверенитете», а равенство в его трактовке означало, что «это право принадлежит всем в одинаковой мере»; иными словами, согласно Руссо, оба понятия были частями целого [Новгородцев 20006: 218].

Далее эту идею подхватил Кант, определивший свободу как «независимость от чужой воли, поскольку она совместима со свободой каждого другого», а равенство он понимал как «право не обязываться относительно других к большему сравнительно с тем, к чему их можно обязать взаимно» [Новгородцев 20006: 229][324]. Кантовское представление о свободной личности как о «носителе всеобщих и необходимых законов» противоречило идее того, что свобода и равенство являются различными понятиями, которые иногда конфликтуют друг с другом.