Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Хотя Новгородцев сказал несколько добрых слов об идеях французского социалиста П.-Ж. Прудона (1809–1865), в целом он считал, что социализм в том виде, как он изложен в теориях Маркса и Энгельса, представляет собой наиболее яркий пример того, как игнорируется имманентный конфликт между личной свободой и общественной жизнью. По мнению Новгородцева, Маркс, представлявший будущее человечества как «состояние полной свободы, где исчезнут все виды угнетения и несправедливости, уничтожатся разделения между людьми, не будет ни национальной розни, ни классовой вражды, ни семейного деспотизма», полностью отвергал идею о том, что различные ценности могут конкурировать друг с другом [Новгородцев 1921: 149]. Вместо того чтобы видеть в противостоянии между государством и обществом проявление свободы и разнообразие частной жизни, Маркс и его последователи пытались поглотить и подавить это разнообразие ради единства общей государственной цели. Игнорируя конфликт между разными ценностями, социализм выходит за пределы свободы и нарушает ее [Новгородцев 1921: 200, 226].

Собственное представление Новгородцева о свободе базировалось на его убежденности в том, что «в самом понятии нравственного стремления заключается начало бесконечности и представить себе идеал достигнутым и конечным значило бы отрицать бесконечную силу нравственного стремления и абсолютный смысл идеала, не вмещающийся в относительные формы» [Новгородцев 1921:17][329]. Ни свобода, ни нравственное совершенствование не ждут нас в грядущем земном раю, и достичь их можно только путем «неустанного труда и бесконечного стремления – вперед, всегда вперед, к высшей цели» [Новгородцев 1921: 21]. Те, кто стремится к общественному прогрессу, могут участвовать в активной политической деятельности, но они не должны рассчитывать на то, что им удастся достичь идеала. По мере развития истории будут меняться политические формы, поддерживающие равновесие между конкурирующими концепциями свободы, и абсолютный идеал будет осуществляться в совокупности этих дополняющих друг друга общественных институтов, в частности церкви, государства и народного единства [Новгородцев 1921: 23, 77]. Новгородцев подчеркивает, что его выбор «равенства исходного пункта» является лишь одним из возможных способов реализации принципа бесконечного стремления и творческого напряжения, лежащего в основе нравственного прогресса [Новгородцев 1921: 19, 42, 75]. Хотя правовое государство не может оправдать все возлагаемые на него ожидания, оно тем не менее представляет собой способную к дальнейшим улучшениям прочную структуру, поскольку обеспечивает определенную внешнюю свободу и дает возможность значительной части населения участвовать в политическом процессе.

В последующие годы после войны, эмиграции и революции 1917 года мировоззрение Новгородцева приобрело выраженный религиозный характер, а он сам перенял некоторые из тех утопических идей, развенчанию которых он посвятил так много усилий в прошлом[330]. Его надежда на чудесное установление Царства Божия, слова о том, что в мире воцарится единый (православный) порядок и что это исторически неизбежно, показывают, что к концу жизни и его либеральные убеждения дали трещину[331]. В своем главном труде он написал:

Одно из двух: или гармония, или свобода; или принудительный режим полного согласия, в котором противоречия и различия стерты и уничтожены, неожиданные осложнения первоначального плана заранее преграждены; или свободный путь для широкого проявления всяких новых возможностей и творческих сил, свободная почва для любых противоречий и конфликтов, на которых зреет и растет человеческая личность (курсив – автора цитаты) [Новгородцев 1921: 83].