Лига перепуганных мужчин

Пожалуй, именно то неудобство, что эти картины причиняли мне на протяжении пяти лет, больше, чем что-либо другое, и заставило меня поступить с Дрейером так, как я поступил. Обычно я чересчур неуверен в собственных убеждениях, чтобы проявлять хоть какую-то жесткость, но на этот раз не испытывал ни малейших сомнений. Я заявил Юджину, что желаю вернуть картины и получить деньги назад немедленно. Он ответил, что денег у него нет, и это мне было хорошо известно, поскольку я уже год одалживал ему значительные суммы, чтобы он хоть как-то держался на плаву. Тем не менее я настоял, что он должен их найти, иначе последствия не заставят себя ждать. Подозреваю, под конец я, по своему обыкновению, дал бы слабину и согласился бы на любой компромисс, но, к сожалению, особенность моего характера такова, что временами я проявляю необычайную решительность в достижении цели, как раз когда твердость уже должна бы и пошатнуться. К тому же, как на грех, мистер Сантини вот-вот собирался вернуться в Италию. Юджин потребовал встречи с ним. Конечно же, с его стороны это был всего лишь блеф. Мы договорились, что я зайду к нему в пять часов в среду вместе с мистером Сантини и Полом Чапином. Присутствие Пола объяснялось тем, что он осматривал картины во Франции. Я подозревал, что Юджин условился с ним о поддержке, но, как оказалось, в этом он, по-видимому, допустил ошибку. Мы прибыли. Учтивость Юджина…

Я прервал его:

– Минуточку, доктор. Пол Чапин приехал в галерею раньше вас?

– Нет. Мы прибыли вместе. Я был на своей машине и забрал его из клуба «Гарвард».

– Может, он заглядывал туда ранее днем?

– Глубокоуважаемый сэр… – Элкус печально взглянул на меня.

– Ладно. Вы этого не знали. Но продавщица все равно сказала, что не заглядывал.

– Понятно. Так вот, учтивость Юджина была мучительной, так как не могла скрыть нервозность. Он судорожно, сам не свой, сделал нам виски с содовой и льдом. Я был смущен и потому бесцеремонен. Я попросил мистера Сантини огласить его заключение, что он и сделал, заблаговременно изложив его в письменной форме. Юджин возразил ему. Они начали спорить. Юджин несколько вышел из себя, но мистер Сантини оставался невозмутимым. Наконец Юджин обратился к Полу, явственно рассчитывая на поддержку. Пол улыбнулся всем нам улыбкой, исходящей из мальпигиевых телец[11], и спокойно и кратко высказался. Через три месяца после осмотра картин – спустя месяц после их отправки в Нью-Йорк – он однозначно выяснил, что картины были нарисованы в тысяча девятьсот двадцать четвертом году Васселом, величайшим фальсификатором столетия. Именно этого человека мистер Сантини и называл ранее. Пол добавил, что молчал об этом, поскольку его привязанность к Юджину и ко мне столь велика, что он не мог решиться на какой-либо шаг, который, несомненно, повредил бы кому-то из нас. Я опасался, что Юджин упадет в обморок. Он явственно был как уязвлен, так и изумлен. Я, естественно, от смущения и слова вымолвить не мог. Мне так и не удалось выяснить, обманул ли меня Юджин в отчаянии, или же его самого надули. Мистер Сантини поднялся. Я тоже, и мы ушли. С нами и Пол Чапин. На следующий день в полдень я узнал, что Юджин совершил самоубийство, выпив нитроглицерин – очевидно, через несколько минут, максимум через час после нашего ухода. Новость настигла меня, когда ко мне в кабинет явилась полиция с допросом.

Я кивнул и какое-то время просто сидел, глядя на него, затем внезапно выпрямился в кресле и выпалил:

– Что заставило вас считать, что это было самоубийство?

– Ну же, мистер Гудвин… – Он улыбнулся мне даже печальнее прежнего. – Неужели все детективы одинаковы? Вам прекрасно известно, почему я считаю это самоубийством. К такому выводу пришла полиция, и на это указывают все обстоятельства.

– Виноват, – ухмыльнулся я. – Я ведь обещал обойтись без каверзных вопросов, не так ли? Если вы готовы допустить, что детективу в голову может прийти какая-либо идея, то моя вам известна. Была ли у Пола Чапина возможность подбросить нитроглицериновые пилюли в виски Дрейера? У того невежественного детектива и всех великолепных копов, судя по всему, сложилось впечатление, будто вы уверены, что такой возможности у него не было.

Доктор Элкус кивнул:

– Я потрудился создать подобное впечатление. Вы, естественно, в курсе, что и мистер Сантини согласен со мной. Мы совершенно уверены, что Пол не мог этого сделать. Он приехал в галерею вместе с нами, и в кабинет мы зашли все вместе. Пол сидел слева от меня, возле двери, по меньшей мере в шести футах от Юджина. Единственный стакан, к которому он прикасался, был его собственный. Юджин приготовил напитки и раздал стаканы, а второй порции уже не последовало. Когда мы покидали кабинет, Пол вышел в дверь передо мной. А мистер Сантини удалился первым.

– Ну да. Именно так в протоколе. Но в скандале, подобном этому, где столько волнений, наверняка были всякие перемещения, кто-то вставал и садился, кто-то ходил туда-сюда…

– Ничего подобного. Никто не волновался, кроме, пожалуй, Юджина. Он единственный вставал из кресла.