Лига перепуганных мужчин

– Переодевал ли он пиджак, надевал ли его и так далее, после того как вы пришли в галерею?

– Нет. Он был в визитке. И он не переодевался.

– Пузырек с остатками нитроглицерина был обнаружен в кармане его пиджака.

– Понятно.

Я откинулся назад и снова внимательно посмотрел на него. Я отдал бы «родстер» и пару покрышек в придачу, чтобы узнать, врет ли он. Он был так же непонятен мне, как и Пол Чапин. Мне явно было не по зубам то, что я в нем видел. Я зашел с другой стороны:

– Не придете ли вы завтра в час дня на ланч с мистером Ниро Вулфом?

– К сожалению, нет. Я буду занят.

– В пятницу?

– Нет, – покачал он головой. – Ни в какой день. Вы допускаете ошибку относительно меня, мистер Гудвин. Я вовсе не узел, который надо развязать, и не орешек, чтобы расколоть. Оставьте надежду, что я ввожу вас в заблуждение, как большинство остальных. Я действительно столь же прост, каковым и кажусь. И оставьте надежду доказать вину Пола Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это невозможно. Я знаю, я там был.

– Может, тогда в субботу?

Он покачал головой и улыбнулся, все так же грустно. Я встал, взял шляпу и поблагодарил его. Но прежде чем направиться к двери, все-таки поинтересовался:

– Кстати, вы ведь читали то, второе предупреждение, что написал Пол Чапин… ну или кто-то другой. Нитроглицерин и вправду маслянистый и сладковато-жгучий?

– Я хирург, а не фармаколог.

– Ну хотя бы предположите.

Он улыбнулся:

– Нитроглицерин, несомненно, маслянистый. Говорят, со сладковатым и жгучим привкусом. Никогда не пробовал.

Я вновь поблагодарил его, вышел из кабинета, затем на улицу, сел в «родстер» и нажал на стартер. По дороге я размышлял о том, что доктор Леопольд Элкус относится именно к тому типу людей, которые зачастую привносят в жизнь досадные неприятности. Пока еще у меня никогда не возникало серьезных затруднений из-за отъявленного лжеца, но вот человек, который предположительно говорит правду, – безусловный геморрой. И из-за состояния дела Харрисона, а теперь еще и этого я заподозрил, будто начинаю смутно осознавать, что состряпанный Вулфом меморандум вот-вот превратится в обычный лист бумаги, который можно будет использовать для всего, что только придет в голову, если нам не удастся расколоть историю Элкуса.

Ранее я намеревался снова остановиться возле Пятьдесят шестой улицы, чтобы еще раз взглянуть на галерею Дрейера, но, выслушав Элкуса, пришел к выводу, что лишь понапрасну потрачу время, учитывая произошедшие в нем изменения. Так что я направился домой. Лучшее, что на тот момент пришло мне в голову, – это переговорить с Сантини. Полиция допросила его лишь раз, поскольку он отплывал в Италию вечером того же четверга, когда, естественно, предупреждения еще не были получены и особых подозрений у них не возникло. У Вулфа имелись связи в нескольких европейских городах, и в Риме проживал один довольно смышленый парень, неплохо проявивший себя в деле уитморовских облигаций. Мы могли бы телеграфировать ему, чтобы он занялся Сантини, и, может, тогда сдвинулись бы с мертвой точки. Мне оставалось лишь убедить Вулфа, что на трансатлантическую депешу стоит потратить около девяноста девяти долларов.

Было без четверти одиннадцать, когда я вернулся. В кабинете надрывался телефон, и потому я прошел прямо в пальто и шляпе. Хотя я и знал, что Вулф в конце концов ответит на звонок наверху, но все равно решил, что стоит снять трубку самому. Это оказался Сол Пензер. Я поинтересовался, чего он хочет, и он ответил, что хочет отчитаться. Я спросил о чем, а он сказал, ни о чем, просто отчитаться. Меня уже и без того все кругом раздражало, так что я взял язвительный тон. Выдал Солу, что если уж ему не удалось обнаружить живого или мертвого Хиббарда, то тогда, быть может, у него получится состряпать более-менее сносное чучело. Сказал, что сам только что обломался с другой стороной дела, и если его успехи такие же, как и мои, то ему лучше явиться в кабинет с колодой карт, а потом бросил трубку.

Мне потребовалось минут пять, чтобы обнаружить в папке адрес римского детектива. Вулф спустился вовремя, точно в одиннадцать. Пожелал мне доброго утра, принюхался к воздуху и уселся за свой стол. Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что придется подождать, пока он не просмотрит почту, не расставит орхидеи в вазе, не опробует ручку на предмет работоспособности и не даст звонок принести пиво. После всех этих деяний он прошептал мне:

– Решил рискнуть выйти?

– Я выкрался из дому полдевятого и только вернулся. Как раз звонил Сол. Еще пять центов потрачено впустую. Если желаете выпятить губы, то есть затруднения, над которыми стоит поломать голову.

Фриц принес пиво, и Вулф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкусе, до последнего слова, даже про то, что нитроглицерин маслянистый и сладковато-жгучий. Мне подумалось, что в таком случае у него, возможно, появятся какие-нибудь мысли. Затем я выложил ему собственную мысль о римлянине. Как я и ожидал, Вулф сразу же заупрямился. Он моргнул, глотнул пива и изрек: