Лига перепуганных мужчин

На следующее утро, в четверг, я позавтракал и к восьми часам был уже в кабинете, где внимательнейшим образом изучил предоставленную нам Эвелин Хиббард фотографию ее дядюшки. Позвонил Сол Пензер, и я договорился встретиться с ним в холле отеля «Макалпин». Наглядевшись вволю на фотографию, я сделал пару телефонных звонков: один – Эвелин Хиббард и другой – инспектору Кремеру. Кремер оказался настроен дружелюбно. Он заявил, что раскинул сеть на Хиббарда весьма широко. Если тело прибьет к пляжу в Монток-Пойнте, или обнаружится в угольной шахте в Скрантоне, или же завоняет в чемодане в каких-нибудь меблированных комнатах в Гринвич-Виллидж, или же будет извлечено из погреба с репой в Южном Джерси, то он узнает об этом примерно через десять минут и займется выяснением всех подробностей. Это убедило меня, что расходовать время и снашивать башмаки в поисках мертвого Хиббарда бессмысленно и лучше сосредоточиться на вероятности, что он еще жив.

Я добрался до «Макалпина» и обсудил вопрос с Солом Пензером. Сол, чья морщинистая физиономия не вызвала бы у незнакомца и подозрений, поскольку Сол был чертовски сообразителен, сидел на краешке кресла, покуривал превосходную светло-коричневую сигару, ароматом напоминавшую ту дрянь, что ранней весной разбрасывают на газонах, и вводил меня в курс дела. Из инструкций, которым Сол следовал, явствовало, что либо Вулф пришел к тому же заключению, что и я, а именно: если Хиббарда убили, то лучшим и скорейшим способом его обнаружения является полицейская рутина, – либо же Вулф считал, что Хиббард все еще жив. Сол выискивал все связи, которые Хиббард завел в городе и окрестностях за последние пять лет – любой степени близости, с мужчиной, женщиной или ребенком, – и отслеживал их. А поскольку Хиббард работал преподавателем в крупном университете, а также был весьма общительным человеком, Сол только и пребывал что в самом начале. Я предположил, что идея Вулфа заключалась в том, что третье предупреждение Чапина представляло собой фальшивку, а сам Хиббард всего лишь был до смерти напуган и где-то поспешно скрылся. В таком случае он почти наверняка связался с кем-нибудь из знакомых.

Вообще-то, душа моя к этому не лежала. Сам я верил калеке, третьему предупреждению и прочему. Во-первых, Вулф так определенно и не высказался, что сам он не верит, а во-вторых, я знал, что порой Вулф все-таки ошибался – не часто, но и не единожды. Когда оказывалось, что он в чем-то ошибся, наблюдать его переживания было сущим наслаждением. В подобных случаях он тыкал пальцем чуть живее и резче, чем обычно, и с едва ли не полностью распахнутыми глазами бормотал мне: «Арчи, мне нравится совершать ошибку, чтобы взваливать на себя бремя всеведения».

Но хотя я верил калеке и в полной мере довольствовался идеей, что Хиббарда более нет в живых, чего-то более интересного, чем обнюхивать места, где он отметился еще при жизни, мне в голову не приходило. Я предоставил Солу общий список – соседи, друзья, ученики и прочие, – а сам решил заняться членами Лиги трусов.

Редакция «Трибьюн» располагалась лишь в семи кварталах, поэтому я посетил ее первой, однако Майка Эйерса на месте не оказалось. Тогда я отправился на Парк-авеню, в цветочный магазин Драммонда, и низенький толстый тенор проявил изрядную охоту до разговора. Ему хотелось знать множество вещей, и, надеюсь, он поверил в то, что я скормил ему, однако предложить что-либо полезное в обмен у него не получилось. Оттуда я вернулся на Тридцать девятую улицу повидаться с редактором Эдвином Робертом Байроном, но и там остался без улова. За более чем полчаса беседы едва ли не единственное, для чего он находил время, было «простите», когда снимал трубку телефона. Мне даже подумалось, что с подобной практикой Байрон всегда сможет устроиться где-нибудь на место телефонистки, если его вдруг уволят с поста редактора.

Когда я не был занят, то должен был отзваниваться в одиннадцать часов, после нисхождения Вулфа из оранжереи, чтобы получить новые указания, если таковые имелись. Покинув редакцию Эдвина Роберта Байрона незадолго до означенного времени, я решил, что могу смотаться домой, поскольку от следующей намеченной цели для визита мне всего-то надо было отклониться на пару кварталов.

Вулф еще не спустился. Я заглянул на кухню и поинтересовался у Фрица, не подкинул ли нам кто труп на крыльцо, на что тот выразил сомнение. Тут до меня донесся шум лифта, и я прошел в кабинет.

Вулф пребывал в одном из своих вздыхательных настроений. Он вздохнул, когда пожелал мне доброго утра, и вздохнул, усаживаясь в кресло. Это могло означать все, что угодно, начиная с какой-нибудь жалкой орхидеи, в которой завелись букашки, и заканчивая масштабным обострением. Прежде чем попытаться ввернуть пару слов, я подождал, пока он не закончит со своими мелкими рутинными операциями.

Из одного из конвертов, доставленных с утренней почтой, Вулф извлек какие-то листы бумаги, которые с того места, где я стоял, показались мне знакомыми. Я приблизился. Вулф поднял на меня взгляд и снова уставился на бумажки. Я спросил: