Лига перепуганных мужчин

Теперь покачал головой Вулф:

– О нет. Как раз наоборот, именно на это я и рассчитываю. Единственный вопрос будет заключаться в том, которое из двух жертвоприношений вы изберете. Если я знаю вас – а я думаю, что знаю, – то знаю и каким окажется ваш выбор.

– Я сделаю его сейчас.

Я глаз не мог оторвать от невероятной улыбки калеки. И мне подумалось, что Вулфу, чтобы сломать его, придется стереть эту улыбку, и навряд ли это можно будет осуществить какими-либо средствами, о которых мне доводилось слышать. Все еще с улыбкой, буквально застывшей на лице, Чапин оперся левой рукой о стол, а правой поднял трость, направил ее перед собой подобно рапире и осторожно положил ее на стол. Затем стал медленно двигать трость, пока не уперся ее концом в шкатулку, а потом толкнул нерезко, но достаточно сильно. Шкатулка скользнула по поверхности стола, приблизилась к краю и, продолжая смещаться, рухнула на пол. Она чуть подпрыгнула и подкатилась к моим ногам.

Чапин убрал трость со стола и снова оперся на нее. Не глядя на шкатулку, он адресовал улыбку Вулфу:

– Я же сказал вам, сэр, я научился жить на жалости. Теперь я учусь жить без нее.

Он дважды дернул головой, словно лошадь в упряжке, развернулся и поковылял к двери и дальше в прихожую. Я сидел и наблюдал за ним, но так и не вышел, чтобы помочь ему одеться. Мы слышали, как он шаркает там, пытаясь сохранить равновесие, пока надевал пальто. Затем входная дверь открылась и закрылась.

Вулф вздохнул:

– Подними шкатулку, Арчи. Убери. Поразительно, какой эффект способен произвести на душевную болезнь небольшой литературный и финансовый успех.

Он позвонил, чтобы Фриц принес пиво.

Глава 15

Тем утром на улицу я так и не вышел. Вулф разговорился. Откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы на животе, по большей части с закрытыми глазами, он оказал мне честь одной из своих неспешных и нескончаемых речей, темой которой на этот раз была, как он это называл, бравада души. Он поведал, что существует два обособленных вида бравады: один имеет целью произвести впечатление на внешних зрителей, другой предназначен исключительно для внутренней публики. Последняя и является бравадой души. Это спектакль, поставленный той или иной чертой эго, чтобы произвести сенсацию среди прочих черт. Ну и так далее. Но мне все-таки удалось до часу дня отпечатать копию первого предупреждения на рухляди из клуба «Гарвард» и изучить ее под увеличительным стеклом. Это была она. Чапин печатал свои стихотворения о дружбе именно на этой машинке.

После ланча я отправился на «родстере» на поиски Хиббарда. От парней, включая и Сола Пензера, поступили обычные отчеты: ничего. Без четверти час Фред Даркин, не переставая гоготать, рассказал по телефону, как они с коллегами устроили шикарную процессию, следуя за Полом Чапином до дома Ниро Вулфа, и спрятались за углом, на Десятой авеню, ожидая новости о кончине Вулфа. Потом они снова проследили за Чапином обратно до дому.

У меня было столько же шансов найти Хиббарда, сколько и получить любовную записку от Греты Гарбо. Однако я все равно продолжал разнюхивать. Конечно же, я созванивался с его племянницей Эвелин дважды в день, хотя и не ожидал получить какую-либо информацию. Появись у Эвелин новости, она непременно дала бы нам знать. Однако она была моим клиентом, а своим клиентам необходимо постоянно напоминать, что занимаешься работой. По телефону в ее голосе слышались нотки усталости, и хотя у меня не было никакого желания встряхнуть Эвелин, все же несколько раз я попытался сделать это.

Среди прочих хилых ударов, что я нанес днем в ту пятницу, был визит в брокерскую контору Фердинанда Боуэна. Хиббард имел счет в «Гэлбрейт энд Боуэн», относительно активно забавлявшейся с облигациями, однако без особых спекуляций. Я не питал больших надежд, но думал, что получить наводку у Боуэна реальнее, чем у остальных членов лиги, к которым я наведывался. Я вошел в контору на двадцатом этаже одного из зданий на Уолл-стрит, размышляя, что, наверное, стоит посоветовать Вулфу увеличить вклад Боуэна в общий котел, что бы там ни говорил его банковский отчет. Аренда этого помещения, занимавшего целый этаж, стоила черт знает сколько, а обстановка создавала впечатление, что в качестве стенографистки они наняли бы как минимум герцогиню.

Меня отвели в личный кабинет Боуэна. Он был огромным, как танцевальный зал, а ковры и вовсе хотелось обойти стороной. Боуэн сидел за шикарным темно-коричневым столом, на котором не было ничего, кроме «Уолл-стрит джорнал» и пепельницы. Он курил длинную толстую сигарету, над которой вился душистый дымок, пахнувший, словно турецкая проститутка, – по крайней мере, мне так показалось, хотя я никогда даже близко не оказывался рядом с ними. Этот парень мне не нравился. Будь у меня выбор повесить убийство на него или Пола Чапина, мне пришлось бы бросать монетку.