Лига перепуганных мужчин

…и презирал весь этот скулеж, скорбящий об ужасных зверствах войны. Ибо истинный протест против войны есть не кровь, коей она пропитывает траву и жаждущую почву, не кости, что она сокрушает, не плоть, что она калечит, и не теплые питательные внутренности, что она предлагает невинным птицам и зверям. Все это обладает собственной красотой, компенсирующей скоротечные страдания того или иного человека. Беда с войной заключается в том, что ее возвышенные и трепетные волнения превышают способности нашей изнеженной нервной системы. Мы недостаточно человечны для нее. Она обоснованно требует для своих высочайших жертвоприношений кровь, кости и плоть героев. А что мы можем ей предложить? Этого жалкого труса, того жирного плаксу, все эти полки малодушных ничтожеств…»

И подобного было множество. Я читал один отрывок, переходил к другому, а потом к следующему. Когда начинало надоедать, перелистывал страницы. Попадались некоторые места, казавшиеся даже интересными: кое-какие диалоги и сцена с тремя девушками в яблоневом саду. Однако Вулф там не сделал никаких пометок. Где-то в середине книги он отметил почти целую главу, в которой рассказывалось о парне, зарубившем топором двоих, причем с пространным объяснением психологической подоплеки. Вот это для сочинительства мне показалось отменной работой. Потом мне попались места вроде этого:

«…поскольку имело значение не почитание насилия, а его применение. Не бурные и смешанные эмоции, а действо. Что убило Арта Биллингса и Кёрли Стивенса? Ненависть? Нет. Гнев? Нет. Ревность, мстительность, страх, враждебность? Нет, ничего подобного. Их убил топор, направленный мускулами его руки…»

В одиннадцать часов я сдался. Молоко закончилось. К тому же вряд ли мне удастся найти в книге то, что уже обнаружил Вульф, даже если бы я и просидел всю ночь. Мне подумалось, что там и сям я обнаружил намеки на достаточную кровожадность автора данной книги, но на этот счет у меня и без того уже имелись подозрения. Я бросил книгу на столик, хорошенько потянулся, зевнул, открыл окно и стоял у него, глядя на улицу, пока пронизывающий холодный воздух не загнал меня под теплое одеяло.

Субботним утром я вновь принялся за дело. Для меня это был черствый хлеб, и, полагаю, работу я выполнял погано. Если один из тех парней и припрятал некий факт, который мог оказаться нам полезным, вряд ли я смог бы его заметить с моим-то тогдашним подходом. И все же я не останавливался. Посетил Элкуса, Ланга, Майка Эйерса, Адлера, Кэбота и Пратта. В одиннадцать позвонил Вулфу, но распоряжений для меня у него не оказалось. Тогда я решил как следует взяться за Питни Скотта, таксиста. Быть может, моя дикая догадка в тот день была верной: вдруг он и вправду что-то знает об Эндрю Хиббарде. Но мне не удавалось отыскать его. Я позвонил в таксомоторную компанию, где мне сообщили, что его отчет ожидается лишь в четыре часа. По их словам, обычный радиус действия Скотта простирался от Четырнадцатой до Пятьдесят девятой улицы, но он мог оказаться и где угодно. Я прокатился по Перри-стрит, однако там его не обнаружил. Без четверти час я снова позвонил Вулфу, ожидая приглашения домой на ланч, но он подкинул мне горяченькое дельце: велел перекусить где-нибудь и смотаться в Минеолу. Ему, видите ли, позвонил Дитсон, сообщил, что у него имеется десяток клубней мильтонии, только что доставленной из Англии, и предложил Вулфу парочку, если тот за ними пришлет.

Серьезно я задумывался о вступлении в коммунистическую партию лишь в подобных случаях, когда в самый разгар дела Вулф посылал меня охотиться за орхидеями. Я ощущал себя чертовски глупо! Однако на сей раз поручение не показалось мне таким уж никчемным, поскольку все равно текущие разъезды выглядели лишь тратой времени. Тот субботний день выдался холодным и сырым, и дело явно шло к снегу, но я все равно открыл оба окна «родстера» и наслаждался свежим воздухом, несмотря на поток машин на Лонг-Айленде.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу около половины четвертого и отнес клубни в кабинет показать Вулфу. Он ощупал их, внимательно осмотрел и попросил отнести наверх Хорстману, велев ему не обрезать корешки. Я сходил и вернулся в кабинет, намереваясь задержаться лишь на минутку, чтобы занести клубни в учетную книгу, а затем вновь отправиться на поиски Питни Скотта. Однако Вулф обратился ко мне:

– Арчи… – По его тону я понял, что сейчас он разразится речью, и потому вновь уселся, а он продолжил: – Время от времени у меня возникает впечатление, что ты подозреваешь меня в пренебрежении той или иной частностью нашего дела. Обычно ты ошибаешься, что вполне естественно. В лабиринте любой стоящей перед нами задачи мы должны выбирать самые многообещающие пути. Если мы попытаемся следовать всем сразу, то никуда не придем. В любом искусстве – а я художник или же никто – одним из глубочайших секретов мастерства является распознавание излишеств. Естественно, это трюизм.

– Да, сэр.