Лига перепуганных мужчин

– Да. Возьмем искусство сочинительства. Допустим, я описываю действия моего героя, который бросается навстречу своей возлюбленной, только что вошедшей в лес. «Он вскочил с бревна, на котором сидел, выставив левую ногу вперед, причем одна штанина опустилась, а другая так и осталась задранной. Он побежал ей навстречу, сначала ступив правой ногой, затем левой, потом снова правой, потом левой, правой, левой, правой, левой, правой…» Как ты понимаешь, кое-что из этого, несомненно, можно исключить, а вообще-то, даже нужно, если герой собирается обнять свою возлюбленную еще в той же главе. Поэтому художник должен гораздо больше исключать, чем включать, и одна из его главнейших забот – не исключать в своей работе ничего важного.

– Да, сэр.

– Уверяю тебя, только что описанная мной необходимость является моей непрестанной заботой, когда мы расследуем какое-либо дело. А если ты подозреваешь меня в пренебрежении, то в некотором смысле даже прав, так как я действительно игнорирую огромное количество деталей и фактов, которые другому человеку – не станем уточнять, кому именно, – могли бы показаться для нашего дела важными. Но я был бы тысячу раз не прав, если бы упустил какой-либо факт, назвав его пустяком, который в действительности оказался весьма значительным. Вот почему я открыто признаюсь в своей ошибке и хочу принести свои извинения.

– Пока я еще ровным счетом ничего не понимаю, – произнес я. – А за что извинения?

– За плохое качество работы. Возможно, окажется, что она вовсе и не была провальной или даже что все это несущественно. Однако, пока я сидел здесь днем, обдумывая свои успехи и отделяя грехи, мне кое-что пришло в голову, и я должен спросить тебя об этом. Ты, возможно, помнишь, как вечером в среду, шестьдесят пять часов назад, ты описывал мне мысли инспектора Кремера.

– Ага, – ухмыльнулся я.

– И ты сказал, что он считает, будто доктор Элкус нанял детектива следить за мистером Чапином.

– Угу.

– А потом ты начал предложение. Кажется, ты сказал: «Но один из этих детективов…» – что-то вроде этого. Я проявил нетерпение и оборвал тебя. Мне не следовало этого делать. Моя импульсивная реакция на то, что я считал вздором, ввела меня в заблуждение. Мне надо было дать тебе закончить. Прошу же, сделай это сейчас.

– Ага, помню, – кивнул я. – Но поскольку вы все равно выбросили дело Дрейера на помойку, какое имеет значение, действительно ли Элкус…

– Арчи, черт побери, мне нет дела до Элкуса! Я хочу лишь услышать твое предложение о детективе. Какой детектив? Где он?

– Разве я не сказал? Который следит за Полом Чапином.

– Один из людей мистера Кремера.

Я покачал головой:

– У Кремера тоже есть там человек. А у нас сменяются через каждые восемь часов Даркин, Гор и Кимс. Кроме них, есть этот тип. Кремер заинтересовался, кто ему платит, и пригласил его на беседу, но тот сущий упрямец, ни слова не говорит, только ругается. Я думал, что, может, он из агентства Бэскома, но нет.

– Ты его видел?

– Да, я мотался туда. Он как раз ел суп, и насчет еды у него такой же пунктик, что и у вас: за едой ни слова о деле. Я немного обслужил его, поднес ему хлеб с маслом и прочее, а потом поехал домой.

– Опиши его.

– Ну… Особо говорить нечего. Весит около ста тридцати пяти фунтов, ростом пять футов семь дюймов. Коричневая кепка и розовый галстук. Щеку ему поцарапала кошка, и он не особо старательно брился. Карие глаза, острый нос, широкий рот с тонкими, но не поджатыми губами, бледная здоровая кожа.

– Волосы?

– Он был в кепке.

Вулф вздохнул, и я заметил, что кончик его пальца вырисовывает кружки на подлокотнике кресла, потом он сказал:

– Шестьдесят пять часов. Немедленно найди его и привези сюда.

Я поднялся:

– Ага. Живым или мертвым?

– По возможности постарайся уговорить и, конечно же, сведи насилие к минимуму, но привези его.

– Сейчас без пяти четыре. Вы будете в оранжерее.

– И что с того? Наш дом уютный. Подержишь его.

Я прихватил кое-что из ящика своего стола, распихал по карманам и поехал.

Глава 16

Никогда еще – в деле Чапина или в каком другом – я не был столь туп, как попыталось бы доказать обвинение, окажись я под судом за это. Например, выйдя на улицу и сев в «родстер», вопреки всем тем предубеждениям, что хозяйничали в моей голове, я даже гадать не стал о природе необычной идеи, которую Вулф извлек из обдумывания собственных грехов. Догадка у меня оформилась еще до того, как я покинул кабинет: по различным соображениям я пришел к выводу, что Вулф чокнулся. Я ведь говорил ему, что Кремер вызывал этого детектива на беседу, однако не стал отвлекаться на размышления, так ли оно на самом деле.