Лигейя

   Во тьмѣ безутѣшной -- блистающій праздникъ,
        Огнями волшебный театръ озаренъ!
   Сидятъ серафимы, въ покровахъ, и плачутъ,
        И каждый печалью глубокой смущенъ,
   Трепещутъ крылами и смотрятъ на сцену,
        Надежда и ужасъ проходятъ какъ сонъ,
   И звуки оркестра въ тревогѣ вздыхаютъ,
        Заоблачной музыки слышится стонъ.

   Имѣя подобіе Господа Бога,
        Снуютъ скоморохи туда и сюда;
   Ничтожныя куклы приходятъ, уходятъ,
        О чемъ-то бормочутъ, ворчатъ иногда,
   Надъ ними нависли огромныя тѣни,
        Со сцены они не уйдутъ никуда,
   И крыльями Кондора вѣютъ безшумно,
        Съ тѣхъ крыльевъ незримо слетаетъ Бѣда!

   Мишурныя лица! -- Но знаешь, ты знаешь,
        Причудливой пьесѣ забвенія нѣтъ!
   Безумцы за Призракомъ гопятся жадно,
        Но Призракъ скользитъ, какъ блуждающій свѣтъ;
   Бѣжитъ онъ по кругу, чтобъ снова вернуться
        Въ исходную точку, въ святилище бѣдъ;
   И много Безумія въ драмѣ ужасной,
        И Грѣхъ -- въ ней завязка, и счастья въ ней нѣтъ!

   Но что это тамъ? Между гаэровъ пестрыхъ
        Какая то красная форма ползетъ
   Оттуда, гдѣ сцена окутана мракомъ!
        То червь,-- скоморохамъ онъ гибель несетъ.
   Онъ корчится! -- корчится! -- гнусною пастью
        Испуганныхъ гаэровъ алчно грызетъ,
   И ангелы стонутъ, и червь искаженный
        Багряную кровь ненасытно сосетъ.

   Потухло -- потухло -- померкло сіянье!
        Надъ каждой фигурой, дрожащей, нѣмой,
   Какъ саванъ зловѣщій, крутится завѣса,
        И падаетъ внизъ, какъ порывъ грозовой --
   И ангелы, съ мѣстъ поднимаясь, блѣднѣютъ,
        Они утверждаютъ, объятые тьмой,
   Что этатрагедія "Жизнью" зовется,
        Что Червь Побѣдитель -- той драмы герой!

   "О, Боже мой", почти вскрикнула Лигейя, быстро вставая и судорожно простирая руки вверхъ,-- "О, Боже мой, о, Небесный Отецъ мой! неужели все это неизбѣжно? неужели этотъ побѣдитель не будетъ когда-нибудь побѣжденъ? Неужели мы не часть и не частица существа Твоего? Кто -- кто знаетъ тайны воли и ея могущества? Человѣкъ не уступилъ бы и ангеламъ, даже и передъ смертью не склонился бы, если-бъ не была у него слабая воля".

   И потомъ, какъ бы истощенная этой вспышкой, она безсильно опустила свои блѣдныя руки и торжественно вернулась на свое смертное ложе. И когда замирали ея послѣдніе вздохи, на губахъ ея затрепеталъ неясный шопотъ. Я приникъ въ ней и опять услыхалъ заключительныя слова отрывка изъ Глэнвилля: -- "И не уступилъ бы человѣкъ ангеламъ, даже и передъ смертью не склонился бы, если бъ не была у него слабая воля!"