Лигеметон. Ложный Апокриф

И оставило своё семя, пока я спал. Left its seeds while I was sleeping…⁵⁷

Джонни Версетти

Предательство. Что за гнусное слово. Прошло семь дней, а я до сих пор отказываюсь верить, что предал Мортимера. А он – меня. Может, вследствие последнего не чувствую и капли раскаяния?

Сидя с неестественно прямой спиной за – теперь уже не его – столом, я пытался разобраться в себе. Перетаптывался в библиотеке памяти от одного стеллажа к другому, а если быть точным (правдивым), избегал одной полки, одной книги, новой книги. Откуда взялся фолиант с обнимающим его живым пауком на всю обложку? Задав себе такой вопрос, вспомнился, хоть и не сразу, эпизод, когда Псарь изрыгнул тарантула мне в глотку. И в таком случае напрашивался следующий вопрос: если «прощальный подарок» никак не вредит мне, то с какой радости он его сделал? Книга явно несет не смертельную опасность, а знание, но открыть ее все никак не наберусь решимости.

Нерешительность раздражала как обилие медуз во время купания в море, и потому время от времени я оставлял бесплодное хождение по кругу и нахально копался в столе бывшего Архонта. Но и в данном занятии быстро набил оскомину. К сожалению, третьего было не дано.

Апартаменты Дрейка занимали три верхних этажа отеля Данталион. В свою макушку айсберга он вложил, по меньшей мере, миллиона четыре (ходят слухи). Вот только выпустить пар в оборудованном по последнему слову спортзале, или отвлечься от чадных мыслей в кегельбане и тем более выйди на балкон (место для посадки вертолета) и убежать – увы и ах, не выйдет. Я внутри золотой клетки со связанными руками (утешает, что хотя бы не в буквальном смысле). Единственная мелочь, приносящая маломальскую отдушину – электрическая бритва Дрейка. Бросьте меня в колодец, зацементируйте оголовок и все равно буду тщательно следить, чтобы на лице не проклюнулось ни единого волоска!

Я погладил подбородок – пока еще рановато бриться, – оттянул ворот водолазки, заглянул под нее – воспаленные красные пятна (поцелуи эфемерных паучков) еще не сошли, но уже не зудели. Чем себя занять? Покопаться в столе? Вещах? Воспоминаниях? Я торчу тут целых 168 часов! Капля за каплей схожу с ума. Начал перекидываться словами со своим эго. Оно – сто́ит заметить оказалось не такое раздутое – агитировало меня разбить гигантское окно и сигануть рыбкой вниз. На что я ласково отвечал: Не дождешься!

Вот только с каждым разом фраза звучала менее уверенно и второе «я» методично продолжало жонглировать аргументами: свобода, независимость, свежий воздух, новые ощущения.

Прекрати! – обрывал я самого себя.

Надо размять ноги. Встав из-за стола, со скрипом в суставах, зашагал по рабочему кабинету, который представлял собой вытянутую костяшку домино с кофейного оттенка стенами и мебелью, что располагалась прямо как те самые точки на игральной платине, а также напольной фреской сурового бородатого громовержца с густыми локонами.

Я покружил у пузатых амфор покоящихся на постаментиках, заглянул в каждую – ничего кроме пыли; подошел к бюсту древнеримского императора с точеным профилем, показал ему язык, после чего лихо развернул его лицом к стене. Затем прислонился затылком к шкафу-колоссу (мой в сравнении с ним – крохотуля), гладкая поверхность эбенового дерева приятно холодила кожу, не говоря уже о пряном запахе. Древнеримский антураж меня ни капли не напрягал… первые 48 часов. Теперь же руки чесались сравнять это место с землей, перекрошить в пыль каждый бесценный предмет. С улыбкой Гринча я кинул взгляд на кабинетное бюро, которое дороже, чем моя машина. Нет. Надо держать себя в руках до последнего. Интересно кому теперь принадлежит вся эта роскошь? Депинпику? Впрочем, я никогда и не претендовал на такие хоромы. Меня вполне устраивают собственные, хотя чутье подсказывает, что вряд ли я снова вдохну запах родных стен, а ведь они всего-то на несколько этажей ниже!

Я бахнул костяшками кулака по шкафу, получив мигом отдачу в качевстве пронзительной боли, плавно перешедшей в легкое, даже приятное, онемение.

Сейчас бы всю Силу отдал за канноли⁵⁸ вместе с кофе по-гречески. Знаю, что не могу умереть с голоду, но умираю. От чего я только не умирал за прошедшие 604800 секунд.

Лучше бы нас за решетку кинули, чем гнить здесь, шепнуло эго.

А ведь я тут и вправду чахну. Чувствую себя как кит в пустыне. В спальню даже ни разу не открыл дверь, ночи провожу за столом в неудобной позе, вечно просыпаюсь от всяческих кошмаров и, открывая глаза, каждый раз вглядываюсь в руки и возможно виной тому игра света (я не выключаю лампу), но на мгновение мерещится, как на ладонях кровоточат стигматы.

Ну вот, оттиски ночного бреда прогнали аппетит. Что бы их самих прогнало? – вопрос на миллион. А вот вопрос на миллиард, так это: Что со мной будет? На него ответят главы культов, заточившие меня прямо на месте преступления, или скорее на вершине башни, как какую-то принцесску. Ожидание – невыносимая пытка!