Лигеметон. Ложный Апокриф

Он натянул кожаную перчатку с дырочками на костяшках пальцев, снова направил на нее руку и демонстративно сжал кулак. Не успев и слова сказать, пустая захрипела, потом рухнула на колени. Силясь избавиться от неосязаемой, полупрозрачной, черной ленточки она только все сильнее расцарапывала кожу на шее и только когда съежилась в позу эмбриона, боль сменилась забвением.

***

Свернувшись калачиком, она лежала на раскладушке под присмотром холодных, как и она сама стен. Как и у других заключенных у нее кое-что забрали. Глаза. А вместе с ними и то, что они символизировали – самое ценное, что есть у каждого индивидуума, та самая незримая, неосязаемая эссенция, о существовании которой до сих пор спорят люди науки.

Ты могла бы стать сефиротом во всем значенье слова, сочинил он ей эпитафию.

После чего поднял и перед тем как отнести к остальным несколько мгновений просто постоял с ней, как бы убеждаясь что, не считая глаз, тело и вправду уменьшилось в весе на 21 грамм. (Выяснить так ли на самом деле хаосит, разумеется, не мог.)

Закрыв за собой парадную дверь, включив сигнализацию, хаосит сел за руль фургона и завел мотор. Аритмичное гудение чуждого двигателя было ему точно соль на рану.

По дороге его провожали и встречали дома и квартиры, окна которых как глаза – темные, закрытые, или горящие, с бодрой жизнью за желтой радужкой. Редкий шум машин напоминал ему, что он не одинок в городской ночи и все же Эдуардо не ощущал ничего кроме черной меланхолии.

Ночь была ему так же приветлива и радушна, как валяющаяся посреди дороги раздавленная кошка, по которой он проехался. Как и ночь – тоже черная, холодная, вызывающая брезгливость и отторжение. И что хуже всего для Эдуардо, ночь грозилась быть долгой, почти вечной, как и сон мертвой кошки.

***

По тротуару шел мужчина в модном вязаном галстуке и с такой же модной прической кок. Навстречу ему виляла бедрами девушка в приталенной юбке в горошек ниспадающей до самых щиколоток и с ниткой жемчуга на шее. Они не знали друг друга, но в данный момент, как и водитель «Cadillac» с хромированными клыками и белым тонким рулем, что колесил вдоль них, а также мелкого ковыряющего ранку на руке шкета с заткнутой за пояс майкой на противоположной стороне дороге, парень и девушка жаждали одного и того же. Девушка первая смекнула, что именно у молодого человека на уме, а потому ускорила шаг. Парень дал ей фору всего на мизинец и тоже поторопился. Единственный свободный на улице Хейвуд (а может и на всех других в городе) автомат с газировкой блестел в лучах беспощадного солнца и манил их. Безмолвно призывал как Святой Грааль рыцарей Тамплиеров, или как алхимиков Философский камень.

С разрывом в пятнадцать секунд девушка, стискивая зубы, а также проклиная изобретателя каблуков, опередила молодого человека.

Вот только пока она отщелкивала маленькую сумочку на длинной золотой цепочке, под руку ей проскользнул тот самый шкет, который в два счета ловко скормил звенящий цент автомату.

Пластиковый стаканчик с самой востребованной в этот день жидкостью наполнился до ободка.

– Кто раньше встал и палку взял, тот и капрал! – Мальчик улыбнулся молодым с пунцовыми физиономиями людям и присосался к Граалю.

– Вкуснотища! – оценил он. И пока растерянность взрослых не заместил гнев, умчался через дорогу.

Много-много позже, когда его ладони покроются коричневыми пигментными пятнами, а челюсть по ночам будет отмокать в стакане с водой, он, сидя в тени с доской шахмат и воображаемым соперником, будет наблюдать за беснующейся на улицах ребятней. И всякий раз, как только кто-то протянет: ну и жари-и-ища, он откашляется и проговорит: 15 июля 1953 года – вот тогда стояла настоящая жара. Как в пекле. На каждой лавочке, водительском и автобусном сиденье вырисовывался мокрющий от спин и задниц след.

Он будет рассказывать о том дне, пока горло не засохнет, при всем при том, что его никто и не будет слушать.

Как же он будет лелеять в памяти те золотые десятилетия. Времена экономического подъема страны, «короля рок-н-рола» и абстрактного экспрессионизма.

А пока…

Мальчик утолил жажду (на следующие пятнадцать минут), перебежал через дорогу, проверил сколько мелочи еще в кармане (три цента по двадцать пять) и с улыбкой до ушей, положил руку на ярко-красную дверь.

Звякнул колокольчик.

Запах пота улетучился на раз. Ничто не могло соперничать со сдобным ароматом кексов, печенья, багетов и булочек. Вдобавок к изумительному благоуханию и вкусу, выпечка имела весьма оригинальный вид. Печенья были в виде изящных рыбок, сердечек, собак или птиц. А некоторые булочки в форме бюстов с чертами киношных и музыкальных знаменитостей.

За прилавком стоял круглолицый добряк – владелец пекарни (он же главный пекарь, продавец и уборщик). Глядя, с каким упоением мальчик разглядывает секцию с пышными булочками (выбирает), щеки пекаря слегка надулись от гордости – вышла крайне прекомичная улыбка.

– Здрасте. Уф, ну и денек, – выдохнул мальчик. – Представляете, кручу я себе педали на велосипеде, как ни в нем не бывало и тут бац! Лопается шина!