Лигеметон. Ложный Апокриф

В качестве чаевых заклятие «клещи Мнемосины» навечно выхолостило последние десять минут из памяти крошки Мари, а еще на некоторое время глубоко утопило воспоминания об отчиме – она и без того настрадалась, так пусть хоть призраки прошлого не будут ее донимать (да, в отдельных случаях проявляю добродетель, видимо, сказывается старость).

Покидая проулок преподнесший град смешанных впечатлений, взмахом руки, точно форменный престидижитатор, развеял заклятие обездвиживания и услышал, как шумно вздохнула крошка Мари.

Возможно, она поразилась холодному поту и слезам или приятно удивилась солидной купюре. Ручаюсь лишь в одном: отныне в переулке между улицами Бригхэм и Моттон крошку Мари за работой никто не застанет.

У двери топтались двое. Один – ходячий стереотип: кожаная куртка с замком наискосок и с «шахматной турой» на спине (символикой мотоклуба), а также штаны цвета хаки. Байкер от кончика носа до кончика хвоста. У него были отпущены длинные волосы, длиннющие усы и борода. Ну, точь-в-точь Йосемитский Сэм из «Веселых Мелодий», даже такой же огненно-рыжий, разве что без ковбойской шляпы. А вот его худого как сама тень собеседника с кудрявым, вьющимся гнездом волос и щеками скелета за байкера не приняла бы и крыса.

Я прибавил шаг и направился в их сторону, давая им время понять, что именно один из них мне и нужен.

– Ночи доброй, Ник.

Мой друг-коллега, одетый все время не по погоде, скучающе пялился на свои солдатские потертые ботинки, лениво дымя сигаретой. На нем не было никакой куртки! И как он не продрог до костей? Как-то раз я застал его при температуре минус пятнадцать в одной футболке (с забавной надписью: НЕ ГОВОРИТЕ, ЧТО МНЕ НУЖНО ДЕЛАТЬ, И Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ, КУДА ВАМ НУЖНО ИДТИ). Только клубы пара, вырывающиеся из его рта, убеждали меня, что он не кадавер и не иллюзия.

– Джонни. Старина. – Голос вязкий, безрадостный, депрессивный. – Как жизнь? – Зная, что я не выношу амбре и вид сигарет, он отщелкнул раковую палочку, отправляя ее по дуге как можно дальше, за что я с признательностью кивнул.

– Ладно, Гэррэти, – пробасил байкер, – еще увидимся.

– Ну. Бывай. Буллет.

Рыжеволосая горилла оседлала своего железного Буцефала. Заревел мотор, и в мгновение ока байкер скрылся в ночи.

– Приятель твой?

– Ветал-то? – приподнял брови Ник. – Просто сыграли. Партию в бильярд. Тебе тоже. Охота погонять шары. Так?

К его голосу я привыкал страшно долго. Он совсем не шел ему: грубый, как неотесанный камень. Но еще кошмарнее было то, что он рубил предложения точно тесаком головы замороженных рыб.

– Верно. Прямо уже не терпится начать игру.

Подражая своему кумиру, Ник неизменно ходил во всем черном. Иной раз, непроизвольно я даже называл его Нил, вместо Ник. И сдается мне, такое обращение ему только улыбалось. Он был на пол головы выше меня и облачен в тонкую черную футболку и черные штаны. Нет, совсем не черные, поскольку черный сам по себе является цветом, а на нем было скорее отсутствие всяких цветов.

– Ну. Пошли.

Да уж. Пошли! Не знаю, может у него есть какое-то согревающее заклинание? Ник развернулся и толкнул железную дверь. До того как скрыться в полутемной, затхлой пещере, я успел пробежаться по белым буквам на его спине: Я ЛЮБЛЮ НАДРЫВ – гласила надпись.

У каждого культа было свое излюбленное место времяпровождения. Кригеры пропадали после смены в спорт-барах. Сефироты с сигилом бабочки оттягивались там же где и работали – в клубе «Элигос» под крылом Пиковой Дамы. Дэймосы (исключая меня) – офисные клерки, директора фирм, словом работники высшего звена – варились там, где им и полагается по статусу: в банях, гольф-клубах, ресторанах. Где собирались некросы и собирались ли они вообще, я не имел ни малейшего понятия. А вот местом сбора таких отбросов общества как веталы и, к сожалению, нолы, служил бар «Железная Башня».

Если бы у этого гигантского железного рта были бы окна, из него на весь квартал так и попахивало бы табачным дымом, алкоголем, потными телами и ржавчиной.

Никогда не понимал, за что Ник и другие сефироты любят «Железную башню»? Духота. Грязь. Гвалт. На весь зал горели только три электрические лампочки – две у барной стойки и одна у повешенной на стену круглой мишени с куда-то запропастившимися дротиками. Кроме Ника никто из посетителей – перешептывающаяся за столиком тройка веталов, парочка симплигатов (судя по смазливым лицам) – и даже сам бармен не знали о моем отношении к курению и потому с каждым мигом вонючий и жирный, табачный дым только сгущался, превращаясь в настоящий туман. Бар и весь его сброд, заставляли непроизвольно задерживать дыхание.

Мы сели у самого края барной стойки, подальше от пытливых ушей и клубов дыма. Ник кивнул хозяину заведения и тот запустил две бутылочки по сальному, но гладкому дереву прямо нам в руки. Как хоккейный вратарь Ник поймал «шайбы», потом протянул одну мне.