Лигеметон. Ложный Апокриф

Теперь я мог вить из нее веревки. Сейчас мы взбаламутим воду ее разума и узнаем, чего крошка Мари боится больше всего на свете. Клоунов? Пауков? Высоты?

Сорвиголов в природе не существует. Во всяком случае, в Нью-Гранже мне они не встречались. Трясутся как овечий хвост совершенно все и это нормально. Многие дети, например, боятся проснуться посреди ночи и застать рядом с кроватью Бугимена из шкафа.

Что до крошки Мари, она не боялась Серого Призрака. А если бы тот нагрянул посреди ночи, заклинала бы забрать ее с собой. У нее был личный Антихрист, имя которому – Альберт.

Кажется, я сорвал джек-пот. Настолько сильным, глубоко укоренившимся был ее страх. Страх пойманной на крючок рыбы. Страх проявлялся напряжением мышц, задержкой дыхания. Страх был тем же самым, что и в те ночи, когда отчим притаскивался к ней в детскую и устраивал мини апокалипсис. Минут на десять или двадцать. Покуда хватало сил старому хряку. Чаще всего алкоголь вырубал его где-то на одиннадцатой минуте (она считала).

Да, «дренировать» крошку Мари – сама Лилит велела.

Она стояла неподвижно как якорь на дне, и мороз драл ей кожу. Готов поставить на кон часы, сейчас она всеми фибрами души пытается пошевелиться: напрячь голосовые связки, всплеснуть руками, зажмурить водянистые глаза. Вот только тело сковало так, точно ей снова двенадцать и Альбер навалился на нее сверху.

Моя ладонь коснулась влажной щеки – внутри крошки Мари все перевернулось с ног на голову. Страх ущипнул каждый нерв; сердце гирей – тяжелой как брюхо отчима – ушло в пятки; горло превратилось в катушку, на которую наматывают нитки – такие же тугие мотки, как когда-то и ремень на ее детских запястьях.

Сейчас к ней прижимался не тот «сладенький», которого она разводила на пятьдесят баксов. Перед крошкой Мари стоял личный кошмар. Во плоти.

Для меня ее страх – Сила. Сила выстреливала из нее бесшумными, мелкими, ломаными молниями. Молнии мелькали между нами все сильнее. Все сильнее мы походили на два электрода, по которым протекал ток. А мне хотелось больше тока.

Как отчим набивающий брюхо после визита к крошке Мари, так и я собирался насытиться под завязку.

Большинство знакомы с огнестрельным оружием по боевикам кино, газетным статьям или книгам. Для многих звук выстрела – неразгаданная тайна и уши их остаются девственными до конца дней. Не говоря уже о других частях тела. Куда больший страх вызывает уже ранее пережитый опыт. Обжегшийся на молоке, дует на воду; покусанный собаками, никогда не заведет щенка и так далее. В случае с крошкой Мари «пороховой бочкой» оказалось то, к чему я сам питал глубокое отвращение.

Коснувшись ярко напомаженных губ, я не прогадал и получил в ответ целый сонм коротких, быстротечных разрядов Силы – прямо по морщинкам в уголках около глаз, что прорезались от удовольствия.

Толстенная, дымящаяся, с рдяным огоньком сигара – вот на что пристально уставились крохотные глазки. Вот что она лицезрела и чего боялась до одурения.

Моя рука, вернее истлевающая головка сигары отчима, проплыла в дюйме от вздувшейся на шее вены, потом скользнула по ложбинки между грудей. Как только я откинул наэлектризованные, просаленные волосы и обдал жаром сигары заднюю часть шеи, между нами образовалась электрическая дуга, которая стремительно выровнялась. Плазма страха – видимая одному мне (только дэймосам) – хлынула мощным потоком из ее груди прямиком в мою. Почему взорвалась сдерживающая плотина, стало ясно, когда я нащупал бордовое колечко на затылке (отчим клеймил ее, когда она рассказала о нем учителю, и в дом заявился соц. работник. К несчастью для крошки Мари, легко подкупаемый).

Если сейчас ее «прижечь», она ничего не почувствует (боль – чужой для дэймосов источник Силы) и в таком случае страх испарится. Поэтому наилучший вариант – растягивать момент мнимой неотвратимости.

Огонек сигары витал перед заплывшими глазами вялым мотыльком, потом, резко приподняв юбку, я повел его вниз, притворяясь, что вот-вот оставлю новую метку на нежной стороне бедра.

Так держать. Бойся, крошка Мари. Питай меня.

…К сожалению все хорошее когда-нибудь да заканчивается. Едва только эманации ужаса уподобились чахлому пучку искорок, я захлопнул акулью пасть. Душа крошки Мари, как и любого другого пустого останется неприкасаемой для всех сефиротов, кроме Архонтов. Так гласит кодекс Лигеметона. И Джонни Версетти чтит его с момента посвящения.

А еще Джонни Версетти – благовоспитанный джентльмен (только когда насытится).

– Спасибо что согрела, крошка. Ты самая сладенькая. – Пятьдесят баксов по прейскуранту деловито переместились в лифчик крошки Мари.

Клянусь Лилит, в Нью-Гранже можно купить что угодно: страх, боль, воспоминания и не удивлюсь, если и счастье. Знать бы еще, где искать поставщика последнего.