Лик Победы

– Не думаю, что нам грозит опасность, – возразил Рихард. – Разве что, поохотившись на медведей, мы поспешим на помощь к «дельфинам».

– Мы должны освободить Талигойю, – твердо сказал Дик.

– Было бы неплохо, – согласился Удо, – если знать, с чего начинать. Иначе мы уподобимся зайцам, которые собрались изгнать из леса лис.

– Но… – начал Дикон и замолчал. Еще не время раскрывать карты. – Круг кончается, а с ним и Оллары.

– И что с того? – хмыкнул Рихард. – От того, что следующим королем станет кэналлийский бастард, нам не жарко и не холодно.

Кэналлийский бастард… Как просто они говорят о сыне Катари, как просто и как грязно!

– Тебе что-то не нравится? – участливо спросил Удо.

– Ее величество выше любой клеветы!

– А разве это клевета? – не понял Борн. – Королева живет с Вороном, и лично я ее не осуждаю. Фердинанд – редкостное ничтожество. Кстати, Ричард, давно хотел спросить, как вышло, что ты оказался здесь?

– Меня выслали, – бросил Дикон. Это было правдой, хотя и не всей, но они с Робером сошлись именно на таком ответе. Матильда и Альдо «знали» чуть больше. Про покушения на его жизнь и про то, что Алва по просьбе ее величества отпустил оруженосца, снабдив деньгами и проездными грамотами.

– Разумно, – согласился Удо. – Если не хочешь убивать волчонка, прогони его в лес. Мы тут только зубами клацать можем…

Они могут больше, но об этом потом. Сначала надо добраться до Гальтары.

– Сплетничаете? – засмеялся сюзерен, вклиниваясь между Ричардом и старшим Борном. – И о чем же?

– О бастардах ее величества, – живо откликнулся Удо.

– Я не стану мстить детям, – твердо сказал Альдо. – В достойном доме они вырастут настоящими талигойцами. В них течет старая кровь, а ее осталось гораздо меньше, чем хотелось бы.

Ричард склонился к гриве Соны, чтобы справиться с охватившим его ликованием. Альдо Ракан будет великим королем. Пусть он не слишком сильный фехтовальщик, у него ум и сердце истинного повелителя, а благородством и мужеством принц превзойдет даже Алана Святого.

Альдо Ракан исправит ошибки Эрнани и восстановит Золотую империю во всем ее блеске, а место Повелителя Скал рядом с его королем! На Робера Эпинэ с дедом тоже можно рассчитывать, но Ветер мертв, а Волны… Ричард вспомнил холодные глаза Валентина. Можно ли ему доверять? Придды – достойная семья, но среди них попадались всякие. Тот же Джастин, а горошины из одного стручка всегда похожи. Нет, Повелители Волн ненадежны, и они сделали для Талигойи всяко меньше Окделлов и Эпинэ.

4

Слуги исхитрились сделать все, как положено: оранжевые иммортели, кипарисовые ветви, алые и золотые свечи, разорванная на четыре куска подвенечная вуаль. И никого, кроме сына, хотя ночь над гробом матери герцога Эпинэ должны проводить дочери, невестки, внучки… Мужчины оплакивают мужчин, женщины – женщин. Так повелось исстари, но женщин в семье не осталось. Впрочем, олларианство признает смешанное бдение, оно вообще многое признает, но дед упрямо вцепился в эсператизм. Зачем? При маршале Рене Иноходцы брезговали старьем, пока Алиса вновь не ввела в моду сдохшие было обычаи. Ни к чему хорошему это не привело.

                            В Садах Рассветных ожидать
                            ты будешь возвращения Его,
                            и придет Он,
                            и отделит праведных от неправедных,
                            и откроет тебе дорогу Светлую…

Вызванный из ближайшей деревни священник-олларианец срывающимся голосом дочитал положенные молитвы и, пятясь, ушел. Святоша явно мечтал убраться подальше от опасного замка, и Робер его не осуждал. Жить хотят все или почти все. Может, клирик и верил в Рассветные Сады для избранных, но дрожать за свою шкуру это ему не мешало.

Мари и Жанна последний раз поправили венки и тоже вышли. Они любили Жозину. Именно Мари и Жанна были с ней, пока сынок болтался по чужим землям. Робер хотел оставить служанок, но те лишь расплакались и замотали головами: дед приучал и приучил челядь знать свое место, но у Жанны, Мари, Никола, Леона благородства поболе, чем у засевшего в Агарисе сброда! Обитатели Эпинэ спасали сюзерена и мстили за его мать, только шкурка не стоила выделки, а жизнь Робера Эпинэ – мира в провинции.

Иноходец опустился на положенное бдящему место и попробовал прочесть эсператистскую молитву, но непонятные слова отчего-то казались оскорблением. Зачем с Создателем говорят на мертвом языке раз и навсегда заученными фразами? Может, потому он и не отвечает?

Ветер закатной тварью бросился на окно, задрожали витражи, всколыхнулось пламя свечей и лампадок, и Робер понял, что в храме очень холодно. Без зимнего плаща он к утру превратится в сосульку. Хорош сын, нашел о чем думать – о плаще! Как был неудачником и себялюбцем, так и остался, молиться и то не может, своих слов нет, а молитвы он забыл. Он почти все забыл, даже Мэллит. А может, он умер и попал в Закат? Просто там не огонь, а война, никому не нужная война, от которой не увернуться.