Лихо

— Моя бывшая жена тоже однажды обоссалась, — ответил осел. — Явилась под утро, пьяная. Кое-как уложил ее. Утром просыпаюсь…

— Да ты сто раз рассказывал.

— А вся постель мокрая насквозь, — договорил осел. До Аверьянова слова доносились будто сквозь стену.

Тело болело так, словно его долго и крепко били палками. Дышать получалось лишь чуть-чуть, какой-то верхней частью горла. Перед глазами вспыхивали светлые кружки. Тошнило. Перед тем как отключиться, Аверьянов успел подумать, что сейчас его вырвет в этот пакет. И он помрет, подобно какой-нибудь рок-звезде восьмидесятых.

«Фольксваген» резко затормозил у забора из профнастила, за которым возвышался дом с мезонином. Пес переступил через тело, открыл дверь и спрыгнул на землю. Осел выключил магнитолу и тоже вылез. Снял замок и открыл калитку.

— Он еще и напердел, — сказал пес, приподнял маску и злобно плюнул.

Осел смущенно отвернулся.

— Ты с шокером не переборщил?

— Нормально. По яйцам не бил. Остальное можно и вытерпеть, если мужик.

Аверьянов застонал, перевернулся на живот и вслепую пополз.

— Видал? А ты говоришь! Крепкий парень. Все-таки бывший футболист.

— А я вот футбол ненавижу, — зачем-то сообщил осел.

Они стояли и смотрели, как Аверьянов пытается вылезти из салона, цепляясь пальцами за дверь.

— Ну-ка, ну-ка, еще чуть-чуть. Почти у цели.

Аверьянов вывалился им под ноги.

— Молодец! Справился, — сказал пес и ткнул шокером ему в живот.

— Погоди, — сказал осел. — Может, хватит уже? А то он совсем соображать не будет.

— Не вмешивайся, пожалуйста. Лично мне глубоко плевать, будет он соображать или не будет. Отработаем свою задачу, остальное — его проблемы.

И нажал гашетку. Тело затрясло. Пес захохотал. Но быстро успокоился.

— Это маленькая месть. За мой украденный сон.

— Дай тогда и мне.

Осел, впрочем, ограничился совсем коротким разрядом. Потом они подхватили тело за подмышки и заволокли в пустой, холодный дом. Аверьянов снова стонал, но больше его не били. Положили в кресло-качалку и скотчем примотали руки к подлокотникам.

— Видишь? — спросил пес и показал на мокрые штаны.

— Ну.

— Я же говорю, обсикался.

21

В нос шибанула жгучая вонь, и Аверьянов мгновенно пришел в себя. Осел осторожно водил у его носа флакончиком из темного стекла. Пес расхаживал за спиной, помахивая любимым шокером.

— Как самочувствие? — спросил осел.

— А ты врач, что ли? — отозвался Аверьянов.

Комната была небольшая и светлая. У стен стояли высокие шкафы с книгами. И больше ничего не было. Он попытался устроиться поудобнее и закачался. От этого замутило. И по телу пробежала волна боли.

— Нормально, — сказал осел. — Дерзит.

Пес подошел ближе и сообщил:

— Ты обсикался.

Аверьянов немного вытянул шею. Потом спросил:

— Где моя жена?

— Хочешь, чтобы и она посмотрела? — сказал пес.

И его заколотило от смеха. Он даже выронил шокер, и тот стрельнул вхолостую прямо под ногами.

— Твоя жена очень расстроена, — сказал осел и печально вздохнул. — Знаешь, чем? Чего молчишь? Ну, спроси. Спроси, чем? Живо, блядь, спроси, чем?

— Чем?

Качка прекратилась. Но легче от этого не стало. Голос звучал тихо и нетвердо.

— Твоим маленьким хуем! — крикнул пес и свалился от смеха.

— Успокойся, — попросил осел. — Нашел время.

— Ей нужен большой, толстый хуй, — истерил тот.

— Кретин! — процедил осел. И вернулся к Аверьянову. — Так вот, твоя жена расстроена твоим поведением. Неужели так сложно сесть и начать писать? Нет ведь, надо было выебываться. А к чему это привело? Ну скажи, к чему это привело?

Аверьянов молчал. Пес поднялся с пола, похныкал, замахнулся шокером и заорал:

— Отвечай, выблядок, когда тебя спрашивает лучший критик по версии портала «Литература России»!

— Ну что ты, — смутился осел. — Когда это было!

— А не важно. Главное, грамоту прислали, а-ха-ха-ха-ха…

— Где моя жена? — повторил Аверьянов.

— Ты знаешь, у нее случился настоящий шок, когда она узнала, что ты не делаешь того, что должен. Нам еще пришлось ее успокаивать.

— В два ствола! — заголосил пес и стал бегать по комнате, размахивая шокером, как шашкой.

«Убью», — решил Аверьянов.

И от этой мысли испытал почти блаженство.

— Теперь сложно что-то исправить, — сказал осел. — Мешков в бешенстве. У Бумагиной отходняк. Она тебе этого не простит. Там еще Сельдин подрочил на нее, пока она спала. В общем, все плохо. Ты все испортил.

— Хватит пиздеть с ним! — крикнул пес, потирая пах. — Валим обоих и едем отсыпаться.

Аверьянов дернулся и опять стал раскачиваться. Ноги его поднимались к потолку, опускались, и он видел ненавистные рожи из мультфильма о бременских музыкантах.

— Думаешь? — спросил осел.

— Не думаю, а знаю.

— Мешков говорил, у него хорошие задатки, нужно только помочь их раскрыть.

— Во-первых, это говорила Бумагина. Мешков настроен скептически. Во-вторых, писателей развелось как собак нерезаных. Куда еще одного? Вряд ли появится новый Достоевский, Толстой или Гоголь. Предлагаю не тратить время.

— Ладно, — вздохнул осел. — Но валить будешь ты. Я крови не терплю, сам знаешь.

— А мне нравится, — пожал плечами пес.

Они молча посмотрели на окаменевшего Аверьянова. Потом осел сказал: