Лихо

— Вот и все, Костя. Можешь помолиться. И если хочешь, тебя первого убьем.

— Нет! — крикнул пес. — Сначала бабу. Хочу, чтобы он посмотрел.

Аверьянов снова задергался и снова стал раскачиваться. На этот раз очень сильно. В какой-то момент показалось, что он сейчас перекувырнется через голову. Его вырвало зеленоватой пеной, которая прилипла к груди.

Они дождались, пока качалка остановится. Пес достал нож и выщелкнул лезвие.

— Ебля ножом! — сказал он.

— Ты больной! — ответил осел.

— Заткнись! Я был членом жюри трех премий!

— Малого жюри или большого?

— Это важно? Ты вообще ни в каком не был.

— Меня звали, я отказался.

— Кто тебя звал? Скажи. Назови хоть одну фамилию. Я специально позвоню и спрошу.

— Перебьешься.

Пес вдруг замер и схватился за живот.

— Что такое? — спросил осел.

— Чего-то прихватило. Слушай, я сбегаю быстро. Ладно?

— Иди уж. Только не на два часа. Мне скучно становится.

— Скука есть отдохновение души, — на ходу крикнул пес и выскочил за дверь.

— Засранец, — пробормотал осел.

Он побродил по комнате, взял из шкафа книгу, полистал, сунул назад. Взял другую.

— Это великая литература, — сказал он. — Каждая книга — вселенная. Почему сейчас такого нет? А может, не нам судить? И в те времена критика рассуждала так же, как я сейчас? Впрочем, так и было.

— Я могу продать квартиру, — сказал Аверьянов.

— Зачем?

— Это миллионов шесть. Отдам их вам.

Осел покачал головой и даже хлопнул ладонью по маске.

— Ничего ты не понял, Костя. У тебя глухая душа. А я ведь помочь хотел. Но вижу, толку нет. Сейчас мой товарищ погадит, приведет твою жену… — Осел пожал плечами и вздохнул. — Ну и все. Даю слово, я этого не хотел. Думал, ты сядешь за книгу, быстро напишешь, мы отпустим твою супругу, а то, что дальше будет с твоей писательской судьбой, меня не касается.

Аверьянов смотрел на него и чувствовал что-то вроде надежды, несмотря на боль, тошноту и мокрые штаны.

— Я растерялся, — сказал он. — Испугался. Я никогда этого не делал.

— Никто не делал, — заметил осел. — Все когда-то начинали.

— С первого раза не получилось…

— Ни у кого не получается с первого раза. Даже у гениев. Неужели ту думаешь, что Пушкин сразу написал «Евгения Онегина»? Или «Капитанскую дочку»? Гору бумаги извел, будь уверен. Ты вообще видел когда-нибудь его черновики? Там же все исчеркано.

Осел разволновался и стал расхаживать по комнате.

— Пойми, это великий труд! Бессонные ночи, а если сонные, то полные кошмаров. Это нервы, это непроходящая тоска и невыносимая душевная боль, которая никогда тебя не оставит!

«Звучит как песня», — хмыкнул внутренний голос.

— Но это и великое счастье, — заключил осел. — Словами не объяснить. Это надо испытать самому. — Он остановился. — Ты хочешь попробовать еще раз? Последний шанс!

Вернулся пес. Отряхнул влажные руки.

— Ну что, я готов. Веду бабу?

— Погоди, я хочу дать ему второй шанс.

— Точно?

— Да.

— Ладно. Проверим.

Пес некоторое время внимательно смотрел на Аверьянова. Потом подошел, постукивая шокером о ладонь, и присел на корточки.

— В детстве я думал, что моя мать умерла. Бабушка так говорила. Она меня воспитывала. Однажды вернулся из школы, это было в десятом классе, гляжу, мать моя сидит на кухне и чай с бабушкой пьет. Я побоялся спрашивать, как так вышло. Сел с ними чай пить. Со сливовым вареньем. Как сейчас помню. Два года назад мама снова умерла. В смысле, по-настоящему. И я все выяснил. Мама сидела в тюрьме. За убийство отца. Моего отца. Она его зарезала, пока я был в детском садике. И пыталась расчленить труп в ванной. Но ей стало плохо, она потеряла сознание. И сама вызвала милицию. Отсидела десять лет.

Дальше заговорил осел:

— Я очень люблю свою жену. Она запойная алкоголичка. Не лечится. Месяца три не пьет ни капли, потом на месяц уходит в загул. Дома почти не появляется. Изменяет мне со всеми подряд. Несколько раз лечилась от триппера. Сейчас лечится от хламидиоза. Однажды я вернулся из командировки… — Осел горестно хмыкнул. — Как, блядь, в анекдоте. А ее там пялят два мужика. Причем какие-то забулдыги. Один весь синий от наколок. Я их выгнал. Ушел на кухню и пытался повеситься на карнизе для штор. Карниз оторвался. Жена потом даже не помнила, что случилось. Она приличная женщина. У нее два высших образования. Вся стена в почетных дипломах и грамотах. Ее приглашают на телевидение. Но стоит ей запить… Я не могу ее бросить. Она погибнет. И я ее люблю.

Они умолкли и уставились на Аверьянова. Он сказал:

— Мои родители спились и умерли, когда мне еще и двадцати не было…

— Не то! — перебил пес.

— Отец хотел, чтобы я стал футболистом. Это была его мечта. Но у него одна рука была короче другой на тринадцать сантиметров. Я не хотел быть…

— Не то! — сказал осел.

— И я не смог. Был шанс. Меня пригласили на просмотр в «Локомотив». Я получил травму головы. За две минуты до конца игры. В матче, который ничего не значил. Я чуть не умер.

— Не то, не то, не то! — закричал пес.

Он поднялся с корточек и снова достал нож. Подошел осел.