Лёнькин букварь

У школы никого не было, стояла тишина. У двери в класс потолкались, кому входить первому. Колька растворил дверь и вошёл. Я направился за ним следом. В классе, увидев нас, все замерли. Мы сели на свои места и стали озираться, что это все на нас так пристально смотрят, будто впервые видят.

— Грихин и Леонов, встаньте, — сказал Сергей Ильич.

Мы встали. Я посмотрел на соседа. Оказалось, что он чуть-чуть повыше меня.

— Вы почему опоздали? — спросил учитель, держа в руках линейку.

— Мы, это, — сказал Колька.

— Прекратить! — закричал Сергей Ильич и затопал ногами. — В угол! На весь день в угол!

Мы перешли в угол, встали рядом. Некоторые сияли от удовольствия, что мы, хорошие ученики, стоим в углу, а они — плохие — сидят за партами. Я исподлобья смотрел на них, увидал их в лицо каждого впервые. Показались они мне похожими на поросят. Я дёрнул Кольку за рукав, когда Сергей Ильич занимался с третьим классом, сказал ему. Колька показал ребятам хрюшку, придавив пальцем нос и тихонько хрюкнул. Машка Хромова грохнула, и Сергей Ильич разом оказался у наших парт:

— Хромова, в чём дело?

— А он хрюкает, — ответила Машка.

— Кто «он» хрюкал?

— А он, с коноплюхами какой. Стоял, стоял и хрюкнул.

— Садитесь на места, — сказал нам Сергей Ильич. — Дома расскажете родителям о своих проступках. Поняли?

— Поняли, — дружно ответили мы и сели за стол.

— Леонов, ты вечером зайдёшь к Машкову и узнаешь про «это», — Сергей Ильич улыбнулся. — Узнаешь, почему он не был в школе, скажешь завтра мне.

— А я знаю, почему он не пошёл, — сказал я. — Васька говорил, у Кольки голова заболела.

— Васька говорил тебе всё же? — спросил учитель. — А чего же ты, Васька, кроме «этого» ничего мне не сказал?

— Я, это, — принялся оправдываться Васька…

Когда мы пришли к картофельному полю, Колька Столыпин был чернее трубочиста. Он ел печёную картошку. Васька учинил ему допрос, болела у него голова или не болела.

— Болела. Утром.

— А теперь не болит?

— Перестала.

— Перестала? А завтра опять заболит?

— Завтра заболит. От дыма. И послезавтра заболит…

— А что учителю я скажу? — спросил Васька.

— Скажи, это… — Колька задумался было, но тут же и получил от Васьки за «это» что полагается. — Ты, это… — Он ещё получил. — Не дерись. Я что тебе сделал?

— Будешь знать, — ответил Васька.

— Не связывайся с ним, — сказал я Ваське. — Он же ничего не знает. Он не был в школе.

На лугу показались с дровами большие ребята. Колька закричал:

— А я Шурке своему скажу, что ты дрался. Будешь знать.

— Попробуй сказать — каждый день будешь от нас получать. Понял? — припугнул я Кольку.

— А что он? Я трогал его?

Колькин брат был сильным, правда, недрачливым, но за брата меньшого он мог отвесить подзатыльник.

— Ты сам дразниться первый начал, — сказал Васька. — Я от Сергея Ильича за тебя линейкой получил, — соврал он.

— Не за меня. Я дома был.

Я отозвал Кольку и сказал ему шёпотом:

— Ты не говори Шурке. Я вечером тебе сала кусок дам.

— С хлебом только, — стал торговаться Столыпин. — И два яйца ещё.

— Ладно, — согласился я и избавил Ваську от лишних переживаний.

Утром я зашёл к Машковым. Опять у них только растапливалась печь. Колькина голова из дыма свисала с печи. Увидев меня, он застонал и пополз с печки вниз головой. Он опёрся руками на нары и свалился мешком на перетёртую солому, с нар сполз на землю и потопал на улицу.

— Ты в школу пойдёшь? — спросил я. — Сергей Ильич велел узнать.

— Не, не пойду, — ответил на ходу Колька. — У меня живот болит.

— Ой, Лёнь, — заговорила его мать, — он совсем расхворался. Учерась голова болела, а ноне живот.

— Это он картошки много попёк. Он то чистил её, а то с очистками ел, — сказал я и подумал, что хорошо ещё сала ему не принёс, не захотелось красть из кадки, потому что отрезанного в столе не оказалось. От сала он не выжил бы.

— Ты, Лёнь, скажи учителю, что Кольке нашему не в чем будет ходить в школу по морозам. Он не будет учиться у них.

— Ав лаптях? Дед Митрий умеет лапти плесть. Я тоже в лаптях буду, и Васька, и Сербиян.

— У него на плечи надеть нечего, вязенек нету…

— А вы овец разведите. Овцу продали бы и купили ему в городе всё.

— Как их разведёшь-то, когда их нету?

Я озадачился. Действительно у них не было ни овцы, а я даю совет развести их. Из подпечья выбрался большой кролик. Шурка водил кроликов, чему мы все завидовали.

— А вы сменяйте кроликов на ягнят — у вас вырастут овцы, — дал я совет.

— Овцам двор нужен, у нас и сеней нету, — ответила мне тётка Домночка.

Других советов я не сумел придумать, потоптался и пошёл домой.

В школе я ответил учителю как положено. Когда Сергей Ильич вошёл и поздоровался с нами, спросил:

— Леонов, ты выполнил моё задание?

— Выполнил, — ответил я, тяжело вздохнув. — Он не будет зимой учиться. У него обужи и одёжи нету. И печку его мать поздно топит, он не завтракавши не хочет ходить и от этого хворает. Вчерась у него голова разламывалась, а ноне…

— Не ноне, а сегодня, — поправил меня Сергей Ильич.

— А дня сего, — стал я продолжать, — у него понос…

— Хорошо, хорошо, — остановил меня учитель. — Всё понятно. Вот так надо делать сообщения.