Лёнькин букварь

Похвала учителя раззадорила меня. Я продолжал:

— А живот его схватило от печёной картошки с голодухи. Он её ел с кожурой и горелыми боками.

— Садись, Леонов, отлично, — сказал Сергей Ильич.

Я сел и встал снова:

— Он представляется. Ничего у него не болит.

Я сел, но ещё раз встал:

— У них мать — лодырь, в колхозе не работает…

Сергей Ильич с трудом остановил меня, наверное, не рад был, что дал мне это поручение. Но я остался недоволен. Я хотел и ещё кое-что рассказать, что у них ни коровы, ни овец нет, а есть кролики да собака с кошкой, а что отец их пастухом один на всех работает и не может их накормить, а в избе у них нет трубы, печку они топят по-чёрному..

Опустел шалаш в школьном саду. Исчезли яблочные ворохи. Яблони стали лёгкие без яблок, и на них покраснела листва. Глотовские ребята уже бегали по саду, сбивали оставшиеся яблоки. Наши большие ребята тоже бросились в сад. Они отдали нам свои сумки и разбежались по саду. В школу опоздали, и всех оставили после уроков.

Мишка мигнул мне — просил ждать их. Мы вышли за школу и стали обходить яблони, высматривать яблоки. Зинка Фомичёва осталась с нами. Васька стал гнать её со всеми вместе домой, но я заступился за неё:

— Чего ей домой? Она брата ждёт тоже.

— Зачем ей брат? Девки с девками ходят.

— Ходят, у каких нет братов.

— А ты не заступайся за неё. Знаем, почему ты заступаешься. Скажешь, не знаем?

Я застыдился, перешёл к другой яблоне. Зинка подошла ко мне.

— Ты не ходи за мной, — сказал я. — Они дразниться будут.

— Ай, испугался!

Я направился к следующей яблоне. Зинка последовала за мной. Разом в два голоса послышалось:

— Тили-тили тесто. Жених и невеста.

— Ой, уж и дразнятся, — сказала Зинка. — Все давно слыхали такую дразнилку… А вон яблоко! Яблоко! — вдруг закричала она.

— Полезешь? — спросил я.

— Не. Высоко и внизу суков нет.

— Эх, ты, а ещё во второй класс ходишь.

Я снял с плеча сумку, дал её Зинке подержать и полез на яблоню. Взобравшись на последние толстые суки, я огляделся и увидал крышу нашей школы. Я забыл про яблоки, стал рассматривать железные, как теремки, трубы, слуховые окна. Мне показалось, что передо мной целый город, в котором я должен обязательно побывать. Ещё я увидал, что в зарослях вокруг сада покраснела листва на клёнах и осинках, и увидал жёлтые деревья, словно золотые.

— Лёнь, ещё два яблока. Рви и кидай, — кричала Зинка.

Ребята не унялись, кричали:

— Жених, женишок. Жених без кишок.

Назло им я стал рвать яблоки и бросать Зинке. Яблок оказалось больше, чем она увидела.

— Ой, они как золотые! — кричала Зинка. — Вот уж мы наедимся с тобой.

Есть эти яблоки я отказался. Я срывал их только ей. Себе я нашёл другого сорта, но они не были похожи на золотые. Правда, они тоже были хорошие.

Больших ребят держали после уроков долго. Отпускали не всех разом. К нам первым пришёл Мишка. Васька с Сербияном ушли домой вдвоём. Я решил, что они побоялись, что мы с Зинкой расскажем нашим братьям, что они дразнились, и им попадёт.

Мишка надрал лык, связал мои и свои книжки и отдал мне носить, а сам надел крест-накрест сумки, зашёл в кусты и наполнил их набранными до уроков и в перемены яблоками..

Долго ещё этот сад подкармливал нас яблоками. Когда опала листва, яблоки стали видны издалека, их быстро дособрали. Но до самого снега можно было находить яблоки в листве. Идёшь под яблоней, разгребёшь листву ногами — и вдруг мелькнёт жёлтое или белое яблоко.

ЕСЛИ БЫ ОН ГОВОРИЛ

Жила в нашей школе, в маленькой комнатке, сторожиха Параша. Она приносила из колодца воду для питья, в холода топила трубки в классах, мыла полы и была кухаркой, когда в сильные холода нас кормили общим обедом. У неё рос сын Алёшка. Был он моим ровесником, но не учился с нами: он был немым и плохо слышал. Немота у него стала от несчастного случая: мать искупала его, стала сажать на печку сушиться и выронила из рук в лохань с колодезной холодной водой. Он входил в школу лишь с матерью, играл на улице, или вдалеке от школы, или когда мы были на уроках. Озорные ребята всячески дразнили его: показывали языки, немовали, затыкали пальцами уши и мотали головой и почему-то оттягивали на своих лицах нижние веки, вылупляли глаза. Он, если оказывался в коридоре или в классе без матери, забивался в угол и плакал.