Лёнькин букварь

— Зачем же хорошие ноги резать, — ответил доктор. — Она ему ещё нужна будет. На службу пойдёт в Красную Армию. А с одной ногой кто его возьмёт? Оставляй его и спокойно себе поезжай домой. Вылечим мы ему ногу, вылечим.

— Ну, спасибо вам, доктор! Дай вам бог здоровья! — заговорила радостно мать. — А то сразу и отрезать ногу…

Меня отнесли в ванну, погрузили в тёплую воду, помыли, переодели в больничное бельё и отвезли в палату, где было много света, чисто. И даже сад за окнами, тёмный, мокрый, не загораживал, не затемнял палату.

Мать благословила меня, ответила больным, откуда я и чей, ушла. Я осмотрел народ, накрылся с головой одеялом и стал дышать, нагревать постель. Скоро мне стало жарко. Принесли градусник и померили температуру. У меня был жар, стали меня поить лекарствами.

Дорога намучила меня. Я скоро уснул и проспал до завтрака, меня разбудил сосед, тоже мальчуган, меркуловский Алёшка.

После завтрака обошёл палаты доктор, осмотрел нас. Мне было велено попробовать привязать к ноге груз. И он был привязан. Обвязали мою ногу бинтами выше щиколотки, прицепили на шнур мешок с песком и перекинули шнур через спинку кровати.

Так я оказался привязанным к одному месту. Было мне сказано не вертеться, лежать всё время на спине, пока не выпрямится нога. Но долго так пролежать я не смог. Вскоре я стал стонать от разрывающей сухожилия под коленкой боли, потом заплакал. И тогда явился доктор, приказал убрать груз и прописал мне горячие ванны и массаж ноги.

НИКОГО НЕ РУГАЙ, НАД ЧУЖОЙ БЕДОЙ НЕ СМЕЙСЯ

В больнице мне пришлось пролежать ни много ни мало, а ровно шесть недель. Домой меня выписали всё равно с полусогнутой ногой. Доктор сказал, что она постепенно станет нормальной, надо лишь продолжать парить её, массажировать и ни в коем случае не простужать и не перетруждать: тяжестей не носить, не бегать наперегонки, не прыгать. Домой я приехал хроменьким. Мать указала мне на печку:

— Лежи теперь на печке и долечивайся. На улицу будешь выбегать — тебе же и хуже будет.

Поползли ко мне ребята с новостями. Первым пришёл Лёнька и рассказал, что Шурка Беленький выдал моей матери один секрет. А секрет был такой.

Осенью, перед тем, как мне заболеть, сошлись мы кучкой в нашей избе, и пришла тогда мне в голову хулиганская мысль. Я стал вызывать смельчака, кто обругает бога. В углу у нас висела большая икона с рыжим строгим богом. Мать принесла эту икону из Села, когда там громили церковь. Она несла её летом, перехватив поперёк полотенцем, несла на спине, как носят дрова. Была ещё и маленькая иконочка в окладе, какая-то божья мать. Я хотел, чтобы обругал бога Шурка Беленький, потому что дома его заставляли креститься и читать молитвы. Но он отказался, другие ребята тоже струсили, тогда пришлось мне самому показывать собственную удаль — и богу досталось крепко.

Я своё дело исполнил. Об этом разом и забылось, а напомнилось мне впоследствии матерью в больнице. Она пришла меня проведать, принесла гостинцев, но была в расстройстве. Я выздоравливал плохо. Хотя на ноге под коленом нарыв прорвался, но нога оставалась скрюченной и не заживала рана. Поговорив со мной, рассказав обо всём, мать вдруг спросила:

— Сыночек, правду ли говорят, что ты бога ругал?

У меня вспыхнуло краской лицо, загорелись уши и даже пошёл по телу зуд. Я не хотел, чтобы об этом знала мать. Она считала нас самыми лучшими из деревенских ребят, была уверена, что мы курёнка не заобидим, а тут её бога ругает сын. Признаваться всё же я не осмелился, ответил:

— Не ругал. Я только погрозил ему кулаком.

— Ах, да разве ж можно так! Видишь, вот он тебя и наказал за богохульство. Кто был с тобой и не ругал, здоровыми бегают по деревне, в школу ходят, учатся, а ты вот тут лежишь, мучаешься. Нельзя, сыночек, бога ругать. Его только почитать можно, молиться ему…

Мне было очень стыдно. Я поверил, что правда бог наказал меня. Ему ничего не стоило наказать меня. Взял скрючил ногу — и хромай себе на милость. Я чуть ли не заболел новой болезнью от раздумий и переживаний. Я даже плакал потихоньку. Ребята больничные сказали об этом сестре, а та позвала доктора, и он меня всего ослушал, осмотрел, спросил не раз, где и что у меня болит, кроме ноги.

— Нигде не болит, — ответил я. — И нога не всё время болит.

— А что же ты плачешь? — спросил доктор.

— Так, — ответил я.

— Нет, хитрец, мальчишки так не плачут. У тебя что, невеста в деревне осталась, по ней слёзы льёшь?

— Нету у меня никакой невесты, — ответил я.

— А что же у тебя за горе? — допытывался доктор. В горе своём я ему не признался, но когда он сготовился уходить, спросил:

— Доктор, а если бога поругать, заболеешь после?