Липяги. Из записок сельского учителя

Весь апрель и первую половину мая мы редко встречались с Ронжиным. У каждого из нас было горячее время: у меня — экзамены, у него — сев. Лишь иногда, направляясь в школу, я видел Василия Кузьмича; как и Щегол, он спешил куда-то. Правда, Ронжин был степеннее, чем Алексей Иванович. Он не бегал, как, бывало, Щегол; не мельтешил, не кричал на трактористов, а тихо, незаметно прошмыгнет за околицу, и был таков. Ни спеси в нем не оставалось былой, начальственной, ни показного гонору. «Волгу» свою, которую ему дали в премию, он поставил на задах Анискиной избы, накрыл брезентом, и будто не было ее. Все пешочком ходил. Оно полезней после инфаркта-то! И костюмы свои дорогие, в которых на пленумах выступал, тоже в чемоданы попрятал. Может, попрятал, а может, и сбыть пришлось: считай, год уж как нигде не работал — все по больницам да санаториям. К тому же — переезд из города; а там — сын старший в институте… Может, и сбыл дорогие костюмы. А вместо них купил себе ватник, костюмчик дешевый, сапоги кирзовые. И не узнать в мужиковатом колхозном агрономе того, былого Ронжина…

С виду, верно, не узнать, а внутри-то, наверное, осталось у него кое-что от прежнего: кое-какие привычки, замашки, наконец, просто слабости. А как же без этого? Небось и он — человек! Привычки или замашки принято скрывать, а слабости — их ведь и не всегда скрыть можно.

Дружба моя с Ронжиным и началась со слабостей. Сошлись мы в них.

Прихожу раз к агроному (надо было договориться о сроках посадки картофеля на пришкольном участке), вошел в избу, вижу: в углу, за кроватью, стоят удочки. Эк, красотища! У меня аж глаза разбежались! И легкие, и трехсоставные из вьетнамского бамбука; спиннинги клееные и полиэтиленовые, с простыми и безынерционными катушками, в чехлах и без чехлов… Заговорили мы о деле, а я глаз от удочек отвести не могу. Василий Кузьмич увидел это и улыбнулся краешком губ.

— Рыбачите? — спросил я.

— Да-а, — ответил Ронжин. — Было дело: предавался пороку. Рыбалка — это слабость моя. А вы тоже, вижу, интересуетесь?

«Недаром говорится: рыбак рыбака видит издалека», — подумал я и сказал сдержанно:

— Изредка балуюсь от скуки.

— Почему «изредка»?

— С селе не принято, чтобы взрослый человек шлялся по берегу с удочкой. Приходится ходить тайно. Как-нибудь вечерком, в воскресенье, выберешься в Городок, за село… посидишь с удочкой час-другой — да задами-задами — домой…

— И что ловится?

— Да как вам сказать… Вы видели нашу речку-то? Что в ней может водиться?! Пескарь есть, красноперка, ерш… ну, попадется иногда окунишка… Правда, у Подвысокого, где станционная водокачка, — там, в запруде, и щука иногда берет на живца.

— И щука?! — Глаза у Ронжина загорелись; он весь сразу преобразился. — Это интересно! Не ожидал, не ожидал… Мы с вами как-нибудь попробуем. Через недельку-другую. Отсеемся, выпросим отгул у Лузянина и махнем туда на плотину с ночевкой. А?

— Хорошо бы, конечно. Но у меня и снасти нет на щук-то.

— За снастями дело не станет! — Во взгляде Ронжина появилась лукавинка. Он вышел из-за стола, за которым мы сидели, и вытянул из-под кровати огромную бельевую корзину. Она была туго перетянута веревкой — видно, не раскрывали с самого переезда. Василий Кузьмич развязал веревки и открыл крышку. Корзина полна была всякой рыбацкой утвари. Были тут дощечки с подпусками, закидушки, кружки и зимние удочки, и наборы всевозможных блесен. Все аккуратно сложено; на фанерках, на которых намотаны подпуска, пометки: длина в метрах, количество крючков и т. д.

— На эту вот закидушку, — Василий Кузьмич показал мне снасть, — я как-то на Ранове взял голавля на полтора кило. — А на этот кружок, — и он показал мне великолепный бело-красный кружок из пенопласта, — на Проне мы вместе с Константином Васильевичем выудили щуку в четыре кило. Парамонов был тоже заядлым рыбаком. Часто ездили вместе. Константин Васильевич да еще шеф ваш…

— Коровушкин?

— Да. Он большой любитель! В обкоме нас в шутку так и называли: рыбачья сторожка. Сам-то Четвериков охотой увлекался. Он любил ездить в Мещеру, в леса. А к нам, рыбакам, и не заглядывал.

— У рязанцев и рыбалка под боком. На Оке под Касимовым и стерлядку можно добыть.

— Это конечно! — согласился Ронжин.

— С такими-то снастями… на Дон, под Орловку! — размечтался я. — Там есть чудное место…

— Вы знаете место? — Василий Кузьмич схватил меня за руку.

— Еще какое! Там, вблизи именья графа Орлова, была когда-то мельница. Дон распадается в этом месте на два рукава. И такой омут…

— Если омут, значит, рыбное место! — согласился Василий Кузьмич. — Давайте так сделаем… Отсеемся. Заведем мою машину и… О, это мысль! Можно еще, пожалуй, кого-либо прихватить. Лузянин, по-вашему, не увлекается?

— Нет. Вот разве Полунина взять?..

— Верно! — согласился Ронжин. — Он ничего малый. Правда, пофилософствовать любит, но это у него от молодости. Увидите его, поговорите с ним.

— Хорошо.

Мы условились, что поедем на Дон в первые же дни школьных каникул.

6