Липяги. Из записок сельского учителя

…Еще не взошло солнце; еще пастух не протрубил, — а наша машина уже миновала последние избы Выгля-довки и выехала за околицу. Несмотря на раннее утро и суету сборов, продолжавшихся почти до полуночи, спать не хотелось. Хотелось почему-то петь, насвистывать что-либо бодрое. Со мной всегда так бывает, когда я волнуюсь. А перед рыбалкой, пусть самой обычной, меня всегда охватывает волнение. Все не терпится, хочется скорее очутиться на речке, размотать удочку; все кажется, что именно в этот раз повезет тебе, и ты поймаешь самую крупную рыбину, какую суждено тебе поймать… На Липяговку бежишь, и то земли под собой не чуешь. А тут, можно сказать, первая настоящая рыбалка в жизни— на Дону, с рыбаком, который четырехкилограммовую щуку вытаскивал! Еще за неделю я начал волноваться.

Все началось с наживки. Не знаю, как в других деревнях, а у нас в Липягах раздобыть наживку не такое уж легкое дело. Даже червя навозного не так-то просто накопать. Потому как коров в личном пользовании почти совсем не осталось — козы чуть ли не в каждом дворе. На ферме, в колхозе, солому коровам не подстилают. А без подстилки, без соломы, червя в навозе не будет. Обегал я весь порядок, ребят на помощь призвал. Червей с трудом раздобыли. И гороха нашли. Пшеницы Володяка напарил— видать, не опустели еще закрома… И пшеницы, и гороха, и мух набили. Наживка нужна всякая. Разве можно ехать на Дон без запасов наживы?

Дон… Дон… «Дон Марильо… дон Кастильо!» — пело все внутри.

Дорога была хорошая. У Двенадцати родников по плохонькому мосточку мы переехали Липяговку и лишь поднялись на взгорок — сразу же все засияло, заискрилось.

Взошло солнце.

Оно взошло где-то за Липягами, позади нас, и только оно показалось, как сразу же впереди по дороге побежала тень «Волги». Вдали, на самом горизонте, засветились купола церквушки. Серые квадраты шиферных крыш колхозной фермы разом засветлели, а черные ракиты вдруг стали ближе и казались почему-то голубыми.

Взгорок, некрутой спуск в лощину, опять взгорок — и так до самого Дона, — все поля и поля, ни лесочка, ни дубравы. Лишь изредка мелькнет в стороне забытая людьми лесная полоса — немой свидетель тех недавних времен, когда мы боролись за преобразование природы, и снова — зелень овсов да росистые метелки начавших выходить в трубку озимей…

Ранним утром приятно ехать по накатанному проселку. Ни встречных машин, ни пыли. Окна «Волги» открыты; в лицо веет прохладой; заливаются звонко жаворонки. Даже говорить не хочется. И мы долго едем молча: Ронжин — за рулем, Володяка — рядом с ним, а я — позади, обложенный со всех сторон рыболовными снастями и узлами с провиантом.

Василий Кузьмич ведет машину ровно, не очень быстро, Володяка клюет носом — не доспал, знать.

Я поглядываю на дорогу.

Вот в низине показалась деревня. Ветхие, обмазанные глиной избы — вразнобой, редко разбросаны по косогору. В сторонке от жилья — колхозный баз, огороженный плетнем. Из ворот, на выгон, выходит стадо. Кучкой жмутся тощие коровы; блеют разлученные с ягнятами овцы. Два пастуха — в плащах и с длинными плетями — покрикивают на животных, отгоняя их от овсов.

— Это что ж, хозяйство Карандашова? — спросил Ронжин, обращаясь к Полунину.

— А-а? — не сразу очнулся Володяка.

— Карандашов, говорю? — повторил Василий Кузьмич.

— Да.

— По-прежнему он командует?

— Он. У них тут и мужиков-то кроме его нет.

— Значит, выздоровел… — будто про себя обронил Ронжин.

— Выздоровел… ничего!.. Бегает опять! — бодро отрапортовал Володяка.

Василий Кузьмич не отозвался. У самой околицы он почему-то свернул с дороги, и мы поехали в объезд села, задами огородов. Дороги тут не было; машину изрядно трясло. Все время, пока мы ехали вдоль вала, никто из нас не проронил ни слова. И лишь за селом, когда мы снова выбрались на дорогу, я заметил вслух, что Выселки— последнее село нашего района. Я сказал это так, для себя. Но Володяка подхватил и начал вслух рассуждать о дороге: через какие села нам лучше ехать, где ближе да надежнее. Хотя рассуждения эти были, в общем-то, ни к чему: мы ехали знакомым путем. По этой дороге вместе с учениками я не раз ходил на Куликово поле. По этому Чернавскому тракту ездил в недавнем прошлом «на промысел» Полунин и Ронжин. Они ездили в соседние — тульские и липецкие — села, на шахты. Володяка скупал у мужиков овец, свиней, телок, чтобы дотянуть до трех планов, которые он обещал. Ронжин — тот «организовывал» план по молоку. Он договаривался с продавцами шахтерских магазинов; а потом председатели скупали масло и прямехонько везли его в молокоприемные пункты.

Так что им лучше знать, каким путем скорее добраться до Орловки. Я не вмешивался в их разговор. Я молча поглядывал на зеленеющие поля, на дальние хутора и деревни, скрытые в туманных балках, с нетерпением ожидая, когда же наконец засияет впереди косая излучина Дона…

7