Липяги. Из записок сельского учителя

Орловка — на другом берегу, на тульской стороне. По узенькому наплавному мосту мы переехали Дон. От реки к селу вела старинная дамба. По обе стороны ее, в тени могучих тополей и осокорей, виднелись озера и старицы. Сырой туман поднимался из низины, а село, раскинувшееся по крутогорью, все залито солнцем.

У околицы мы остановились. Нам надо было набрать воды. Я взял канистру и пошел к гроту. Орловский грот — одно из самых примечательных мест в округе. У подножья высокой скалы извергается источник. Не родник, не ручей, а речка целая, больше, чем наша Липяговка! Над источником — колонны из серого камня. Когда-то на горе, у подножья которой бьет источник, возвышался дом известного на Руси крепостника — графа Орлова. В войну дом сгорел. Теперь на месте дома и многочисленных барских флигелей, служб и конюшен разрослись кусты бузины и дикой малины. Запущен и сам источник, хотя воду из него и поныне берет все село. На дне грота, где бьют родники, валяются скаты от автомашин, бутылки, осколки битого кирпича. В стенной нише, где когда-то находилась икона, и вдоль всего карниза — черные наросты ласточкиных гнезд. Шустрые птицы, стрежеща крыльями, снуют над головой.

Перегнувшись через низенькую балюстраду, огораживающую источник, я набрал воды, и мы снова тронулись в путь. Хотя, в общем-то, мы были уже на месте. Нам осталось проехать не более километра. Дорога вилась по-над горой. Направо, к Дону, стеной высился старинный, забытый всеми парк. Зеленели дубы и островерхие пихты; вековые липы, развесив свои кудрявые кроны, закрывали все небо. Налево, по вершине холма, тянулись сады. И оттуда, из садов и с разогретых солнцем полей, несло сладковатым запахом сурепки.

Мы остановились в конце парка. Здесь, в стороне от дороги, у самой реки, сохранилась крохотная ольховая рощица. В ней-то и решили разбить бивуак.

Оставив машину на поляне, мы прошли к реке. Берег Дона в этом месте был высок и крут. Прямо перед нами, внизу, лежал небольшой зеленый остров, образованный двумя излучинами реки. Обтекая его, донские воды кружатся и пенятся. Стремительный поток подмывает глинистый откос, и вершина его, скрепленная корнями деревьев, нависает над водой.

Смотришь с высоты — и голова кружится.

— Отличное место! — обронил Ронжин.

Метрах в трехстах выше, где находилась графская мельница и где образовывались эти два рукава, Дон, переливаясь через остатки старой плотины, ревел и искрился на солнце, словно чудище, покрытое чешуей. За перекатом, раздваиваясь, Дон устремлялся вниз, к тому месту, где мы стояли. Сам омут, о котором я рассказывал, находился ниже острова, где снова сливались оба потока. Не желая уступать один другому, они теснились, клокотали, вздымая белую пену; наконец, померившись силой и растратив ее в напрасной борьбе, потоки сливались. Вода в этом месте ходила кругами, толкаясь то в один, то в другой берег; с каждым новым кругом — все суживая воронку, все убыстряя свой разбег. За островной стрелкой, чуть пониже ивовых кустов, ходили пенистые буруны.

Успокоившись, вода не спешила вон из омута. Словно раздумывая над тем, а стоит ли нестись далее, вниз, чтобы снова в десятке километров отсюда, под Гаями, очутиться в новом омуте, — вода нехотя переваливала через перекат и, разлившись единым широким руслом, устремлялась на юг.

Поток за омутом был мутен, но спокойно величав. Невозможно оторвать взгляда от него. Он притягивал к себе, словно завораживал.

Мы долго стояли молча над обрывом.

Молчание нарушил Ронжин.

— Рыбы тут прорва! — восторженно сказал Василий Кузьмич. — Но взять ее в такой крутоверти не так-то просто.

— Я говорил, что надо было захватить бредень, — вступился Володяка. — Завели бы раз-другой — и сразу бы центнер! И уха, и жаркое… А то — шныряй по берегу с удочками. Это не по мне.

— Было время — баловались и бреднем… — тихо отозвался Ронжин. — Константин Васильевич любил захватить побольше. Но с бреднем ходить — сила нужна. Здоровье, брат, не позволяет…

8

Здоровье, может быть, и не позволяет, а характер, а замашки — остались прежними… Володяке и Ронжину не терпелось поймать рыбы много, и непременно крупной. Они стали налаживать закидушки и подпуска, а я взял свою старенькую удочку, банку с червями и, спустившись с обрыва, пошел вдоль берега, отыскивая подходящее для рыбалки место. На незнакомой реке это нелегкое дело, но кто увлекается, говоря словами Аксакова, «уженьем рыбы», тот по едва уловимым приметам всегда отыщет такое место. Где держится рыба, там непременно кто-нибудь рыбачил до тебя. Только внимательно приглядись к берегу, — и ты все увидишь.