Липяги. Из записок сельского учителя

— Нет уж, отпела свое, — отмахнулась мать. — Мне бы хоть со стороны поглядеть. На настоящую-то свадьбу. Только я мало верю, что сыграть ее удастся. Если колхоз, правда, поможет. Тогда иное дело…

— Такой посадский да не сумеет?! — подтрунивала надо мной жена.

— Да! — вспомнила мать. — Когда все гости за стол сядут, тут ты опять должон речь держать. Чтоб молодые родителей уважали-почитали, чтоб ближних не чурались, чтоб в семье дружно жили. Когда закричат гости: «Горько! Горько!», посадский сдерживать их должен. И вообще у посадского все права: вот, скажем, мать или кто иной из родителей плясать не захочут. Посажёный может заставить.

— Это слишком большие обязанности! — вырвалось у меня.

— А ты как же думал! — поучала мать. — Без обязанностей нельзя в жизни. Обязанностей много, но зато и почет. По барину и шапка. Так-то вот…

18

Ночью мне приснилась свадьба.

Приснилось, будто я и в самом деле посажёный отец. Будто, снизойдя к этой моей важной обязанности, Мария Александровна, директор, предоставила мне отпуск за свой счет, и я ничем другим не занимаюсь, кроме хлопот, связанных с предстоящей свадьбой.

Но вот незадача: за что ни возьмусь — ничего у меня не выходит! Началось все с браги. Какая же свадьба без браги — без шипучего, хмельного напитка, призванного олицетворять щедрость хозяев, разгульность, изобилие дома. Теперь в таких случаях все гонят самогон или ящиками закупают в магазине водку. Потом жены растаскивают по домам горланящих мужиков.

Мне не хотелось, чтобы на нашей свадьбе все перепились до спотыкачки. Мне хотелось бражной свадьбы. Для браги (настоящей, русской браги) нужны мука, солод и хмель. Пошел я к родителям жениха — спросить насчет муки. Анна Степановна меня на смех подняла: откуда у нее мука? «Хлебы, — сказала Нюрка, — последний раз пекла лет двадцать назад. Все время из МТС, из палатки, носила. А теперь — на станции берем. Рожь вон есть. Бери в лари… А мука?! Да у нас до самой ближней мельницы сто верст!» Я — к Тане Виляле, к матери невесты. А та — пуще Нюрки Сохи надо мной потешаться стала: «Ишь, муки ему подай?! Да откуда у меня она? У жениха-то хоть рожь есть, а у нас, поди, и запах-то ржаной из лари вытравился. По двести грамм на трудодень— сколь лет так-то. Привезешь мешок, — думаешь: ехать с ним на мельницу? Овчинка выделки не стоит. Ручной вертушкой перетрешь ее — и вся недолга. И не у одной меня — у всех вкус к муке пропал. Прав Лузянин, когда стал деньгами за все платить!

Пришлось идти к Лузянину. Уж, думаю, в большом-то хозяйстве разживусь. Прихожу. Говорю председателю о своей беде. Лузянин слушает, чешет затылок. «Видите ль, в чем дело, Андрей Васильевич, наша мельница только рубит зерно на комбикорм, а для помола она не приспособлена. Когда-то мы через сельпо муку заказывали. Но сейчас и у них нет».

Я расстроился окончательно. Лузянин заметил, поспешил успокоить: «Ничего. Вам немного ведь надо: пуда два. Где-нибудь раздобудем».

Вернулся из правления — хоть во сне, а думаю: «Что ж я про солод и хмель-то не спросил?» Но подумал-поду-мал и решил, что коль муки нет у председателя, то солода и хмелю— подавно. Начал я, значит, хмель у соседей спрашивать, а Авданя, крестный мой, и говорит: «Не ищи, в Липягах хмеля не найдешь! Весь перевели. У кого был, и те в войну перекопали, картошкой хмельники засадили. Ты, посоветовал мне Евдоким Кузьмич, съезди в город, на пивоваренный завод. Только у них и можно достать».

Поехал я в город; отыскал этот самый завод. Ограда, ворота чугунные — все, как положено. У ворот — сторож. Без пропуска не впускает. «Кого, да по какому вопросу? Если, говорит, с жалобой на кислое пиво, то жалоб мы не принимаем: из-за теплоты киснет пиво». Пояснил я ему, что не с жалобой. Пропустил. Директор — толстенный дядька, упитанный, судя по всему, добрый. «И-и, милый! — сказал он, едва я заикнулся о хмеле: — Кто же в наше время варит пиво из хмеля и солода? Химия всюду. Новейшая технология».

Я ему о свадьбе говорю, о браге, а он смеется над моей наивностью.

«Возьми, — советует добряк, — шесть кило сахару да кило дрожжей. В бидон, куда доярки молоко сливают, налей теплой кипяченой воды. Закрой хорошенько, вот тебе через три-четыре дня и бражка готова! Одним бидоном всех гостей утешишь!»

Эк, думаю, умник! Будто мы не знаем про этот рецепт!

Расстроился я донельзя. Еду обратно домой — колеса вагона стучат, а мне все кажется, что кто-то шепчет мне на ухо: «Хмель… хмель…» Я начинаю прислушиваться, откуда ни возьмись — запах. Душистый, ароматный запах хмеля! Он щекочет мне ноздри, я задыхаюсь от него. Откуда он? Гляжу на бабьи мешки, что лежат на верхних полках. Знаю, что в них пустые молочные бидоны и хлеб, купленный в городе. А колеса свое: «Хмель… хмель…»