Липяги. Из записок сельского учителя

О председателе сельского Совета Алеха вспомнил не без умысла. Мол, пусть поищет его Ванятка. Небось побегает весь день туда-сюда в поисках власти — образумится.

Алеха думал, что Ванятка все равно, что баба какая-нибудь липяговская. Та, конечно, пока добредет до Хворостинки, глядь, в сельсовете председателя нет: захватил кто-нибудь пораньше или в район вызвали. Пока бегает туда-сюда — передумает десять раз. Голован не учел одного— с кем он имел дело. А имел он дело не с какой-нибудь бабой и не с иным мужиком нашим, каким-нибудь тюхой-матюхой, — а с москвичом, с цивилизованным человеком!

Разузнав, где живет председатель, Ванятка поблагодарил зятя за совет и тут же — в машину. Ры-ры стартером — и покатил.

Алеха выпил из ушата кружку холодной воды и пошел к шуринам. Не успел он переступить через порог, а Ванятка — вот он — за ним следом!

И не один, а вместе с председателем сельского Совета Серафимом Грачевым.

О Грачеве, нашем сельском председателе, стоило бы рассказать поподробнее. Незаурядная личность — сельский наш голова! Может, и осталась на все Липяги одна такая! Был еще Чеколдеев. Но тот был хворостянский, и к тому же, после того как его прогнали из колхозных председателей, он как-то сник, даже в весе ополовинел.

А Серафим Грачев — наш, липяговский. Скоро пятнадцать лет будет, как он в этой должности состоит. На первый взгляд — пустая его должность. Одно званье, что председатель. Ни оклада у него солидного, ни штата соответствующего. Весь штат сельсовета — он да секретарь-делопроизводитель.

Секретарь на месте сидит: на телефонные звонки отвечает, бумаги вершит, а Серафим Грачев тем временем руководит. Руководить по-грачевски — значит всегда на людях быть. Серафим возвел этот принцип (всегда общаться с народом) в своего рода философию. Грачев неустанно на всех собраниях повторяет, что не народ должен ходить к властям, а власть, руководство должны сами ходить к народу.

И он ходит…

Если вам когда-либо захочется повидать нашего председателя, то вы не ищите его в сельсовете. Пройдитесь поселу — и непременно повстречаете его.

Дюжий, в изрядно потертой шинели (Серафим воевал и теперь офицер запаса), в тяжелых кирзовых сапогах — Грачев шагает быстро, размахивая пухлым портфелем с бумагами. Лицо у нашего председателя круглое, как детский надувной шар. Только шар прозрачный насквозь, а у Грачева лицо непроницаемое. И глаза хоть и водянистые, но тоже непроницаемые. Взглянешь Серафиму в глаза — никакого в них выражения!

Видимо, вся сила Серафима внутрь обращена, на нюх. Нюх у Грачева редкостный. Он заранее знает, где и кому он нужен.

Вот, скажем, в таком-то доме гонят самогонку. К делу гонят: свадьба скоро или крестины. Но и к делу самогон гнать — разве это порядок? Нет, не порядок!

И Грачев так думает.

Он тут же спешит в этот дом. Заявляется не тогда, когда гонят самогон (кто ж по ночам теперь в избы стучится?), а заявляется на другой день, утром. Войдя в избу, председатель бросает портфель на стол и, поведя туда-сюда носом, обронит коротко:

— Ну-с…

Надо сказать, что народ теперь пошел иной, не то что бывало. Бывало, до войны, явись вот так в избу председатель или тот же Тит Титыч и скажи вот так: «Ну-с»… — у всех, не то что у отца, но и у бесстрашного деда поджилки затрясутся.

Теперь — иное дело.

Теперь в какую избу войдешь, ты ему: «Ну-с», и он тебе в ответ: «Ну-с»…

Конечно, иной стал народ. Но все-таки, когда чужой человек в доме, — все как-то неудобно. Все хочется, чтобы он скорее из избы ушел. Сейчас же председателю стакан первача на стол; закуску, какая под руку попалась. Выпьет Серафим, крякнет. «Благодарю!» — скажет и пойдет восвояси.

На одно село сельсовет был, и то бедному Серафиму трудновато приходилось: там — поминки, там — крестины. И всюду председателю надо поспеть, и всюду: «Ну-с!» А теперь и подавно — два села. Так «нанукается» он за день, что едва ноги переставляет под вечер.

Лузянин с первых же дней начал приглядываться к Грачеву. Николай Семенович быстро его «раскусил». Я сам слышал, как Лузянин выговаривал Ронжину за Серафима, за то, что столько лет держали его на таком посту. Василий Кузьмич оправдывался. «Сигналы насчет того, что Грачев выпивает, были, — говорил Ронжин. — Но в том-то и дело, что мало охотников на эту должность: оклад-то ведь почти такой, какой получает уборщица». На что Лузянин ответил очень резонно: «Поставили бы Марию Федоровну (это секретарь сельсовета), все равно она за него все дела вершит». «Теперь уж выбрали», — обронил Василий Кузьмич.

В том-то и дело, что выбрали!

Если б он у Лузянина в бригадирах состоял — тогда б иное дело.

А раз выбрали, попробуй теперь отзови! Раз выбрали— будет еще четыре года ходить по Липягам Серафим Грачев с этим своим: «Ну-с!»

5

Алеха Голован втайне на то и надеялся, что Серафим где-нибудь с утра поднабрался. Но Ванятка перехватил Серафима. Председатель из дому выходить собирался, а навстречу ему Ваня-Ванятка.

Понятно, Ванятка Грачева тут же в «Волгу» — и вот они вместе, следом за Алехой Голованом, в избу к Петуху вваливаются.