Лирика и сатира

Не знаю, как я по лестнице шел
В таком состоянья духа.
Как видно, дело не обошлось
Без помощи доброго духа.

В мансарде Гаммонии время неслось,

Бежали часы чередою.
Богиня была бесконечно мила
И крайне любезна со мною.

«Когда-то, — сказала она, — для меня

Был самым любимым в мире
Певец, который Мессию воспел[107]
На непорочной лире.

Но Клопштока бюст на комоде теперь,

Он получил отставку.
Давно уж сделала я из него
Для чепчиков подставку.

Теперь уголок над кроватью моей

Украшен твоим портретом,
И видишь, свежий лавровый венок
Висит над любимым поэтом.

Ты должен только ради меня

Исправить свои манеры.
В былые дни моих сынов
Ты оскорблял без меры.

Надеюсь, ты бросил свое озорство,

Стал вежливей немного,
Быть может, даже к дуракам
Относишься менее строго.

Но как дошел ты до мысли такой:

По этой ненастной погоде
Тащиться в северные края?
Зимой запахло в природе!»

«Моя богиня, — ответил я, —

В глубинах сердца людского
Спят разные мысли; и часто они
Встают из тьмы без зова.

Казалось, все шло у меня хорошо,

Но сердце не знало жизни,
В нем глухо день ото дня росла
Тоска по далекой отчизне.

Отрадный воздух французской земли

Мне стал тяжел и душен.
Хоть на мгновенье стесненной груди
Был ветер Германии нужен.

Мне трубок немецких грезился дым,

И запах торфа и пива,
В предчувствии почвы немецкой нога
Дрожала нетерпеливо.

И ночью вздыхал я в глубокой тоске,

И снова желанье томило
Зайти на Даммтор[108] к старушке моей,
Увидеться с Лотхен[109] милой.

Мне грезился старый седой господин[110]

;Всегда, отчитав сурово,
Он сам же потом защищал меня, —
И слезы глотал я снова.

Услышать его добродушную брань

Мечтал я в глубокой печали.
«Дурной мальчишка!» — эти слова
Как музыка в сердце звучали.

Мне грезился голубой дымок

Над трубами домиков чинных,
И нижнесаксонские соловьи,
И тихие липы в долинах,

И памятные для сердца места —

Свидетели прошлых страданий, —
Где я влачил непосильный крест
И тернии юности ранней.

Хотелось поплакать мне там, где я

Горчайшими плакал слезами.
Не эта ль смешная тоска названа
Любовью к родине нами?

Ведь это только болезнь. И о ней

Я людям болтать не стану.
С невольным стыдом я скрываю всегда
От публики эту рану.

Одни негодяи, чтоб вызывать

В сердцах умиленья порывы,
Стараются выставить напоказ
Патриотизма нарывы.

Бесстыдные нищие, клянчат везде

Подачку — на грош хотя бы!
Популярность! Вот высшее счастье для них!
Вот Мендель и все его швабы!

Богиня, сегодня я нездоров,

Настроен сентиментально,
Но я слегка послежу за собой,
И это пройдет моментально.

Да, я нездоров, но ты бы могла

Настроить меня по-иному.
Согрей мне хорошего чаю стакан
И влей для крепости рому».