Лис

И, словно и этого было мало, мне снились люди, увиденные когда-то давно на черно-белых фото. Все они были жертвами блокады Ленинграда. Страшно, просто чудовищно исхудавшие, они напоминали скелет, который по какой-то злой насмешке судьбы, все ещё оставался жив. Сытый не поймет муки голода. Так вроде говорят? Можно хоть вечность гадать, каково это?

Часто ли кто-то из вас не ел хотя бы сутки к ряду? А двое? Трое суток? Что должен ощущать человек на десятый день? И пусть самая ужасная война за всю историю человечества давно окончена, разве это что-то меняет? Ведь и по сей день есть места, где дети умирают от голода, а весь мир трубит о благах цивилизации. Кошмарная ирония, но, увы…

Всю ночь меня преследовали живые скелеты, протягивающие ко мне руки, в надежде получить хотя бы крохи пищи. Но я не мог им помочь. Я всё так же висел, прикованный к стене и молил у них прощения. В какой-то момент мне стало страшно. Они, вскоре, заполнили почти всю комнату и не было способа избежать их голодных взглядов. Их глаза жадно поблескивали в свете единственной горящей свечи, оставленной Дитрихом догорать на столе. Страх медленно пробирался всё глубже, заставляя умолять их уйти, оставить меня в покое. Что я им сделал? Ведь это не я заставил их пройти через весь тот ад? Зачем же они пришли именно ко мне?

– Нет. Прочь. Убирайтесь вон. Вы все давно мертвы.

Я кричал, захлебываясь собственными слезами. Голос походил на жалкий скулёж, выставляя напоказ все те чувства, что я испытывал. Тот переломный момент, когда всё изменилось, я вспоминаю с содроганием, и пишу лишь при свете дня, страшась грядущей ночи.

Они просто застыли. Десятки пар глаз, взирающие на меня безжизненным взглядом. Будто остатки жизни разом покинули их, заставив замереть в тех позах, в каких смерть всё-таки настигла бедняг. Протянутые ко мне руки, едва не касавшиеся лица, полуоткрытые рты, до этого жалобно просящие есть. Зрелище, само по себе способное напугать даже самого искушённого зрителя, воочию предстало предо мной. Меня била крупная дрожь, и, даже зажмурившись, я видел их всех сквозь веки, ставшие внезапно прозрачными. Но дальше я уже не просто испугался, я подвывал от ужаса. Позади застывших покойников кто-то был. Кто-то живой, хрипло сопящий. Я слышал, как скрипят его суставы, лопается обтягивающая их кожа. И этот некто двигался в мою сторону, втискиваясь между застывшими трупами.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Прощу, только не подходи. НЕЕЕТ.

Тщетно. Он уже совсем рядом. Я слышу, как противно шуршит его кожа, трущаяся о кожу застывших каменным изваянием бедолаг. Мой крик перерос в писк, когда вперёд высунулась бледная и ужасно холодная рука, схватившая меня за горло и сдавившая его так, что даже хрип не мог пробиться наружу. Паника, отчаянье, ужас. Это оказалось лишь началом. Вскоре, вслед за рукой, появилась голова, с грязными, спутанными волосами. Точно покойник, выбравшийся из могилы самостоятельно, пробиваясь сквозь толщу земли. Когда же он поднял лицо, я с ужасом узнал в нём Юлианну. Она выглядела так же, как в нашу первую встречу. Но если тогда она мирно спала, и вызывала только сочувствие, то сейчас её глаза были открыты и зияли пустыми провалами.

– Пора просыпаться, – почему-то голосом Жирдяя произнесла она и залепила мне пощечину. – Вставай, подлый обманщик.

Я хотел спросить, зачем она так поступает? Куда делись её глаза? Откуда взялись все эти люди? И почему, в конце концов, я вдруг стал обманщиком?

Новая пощечина – и вот я с воплем открываю глаза и вижу перед собой ухмыляющуюся морду Жирдяя. Сердце колотится в бешенном ритме, грозя вот-вот выпорхнуть из груди. Тело всё ещё сотрясает дрожь, а по щекам текут слезы. Но осознание происходящего всё не приходит.

– Что, кошмары мучают? Это хорошо, очень хорошо.

Кошмары? Так это был всего лишь сон? Очередной подарок от воспалённого после пережитых зверств сознания? И ведь как не кстати. Какие, к чертям, полторы недели? Да так можно и помереть во сне. Ведь до чего же правдоподобно. Даже долбанное устройство на фоне приснившегося кошмара – просто игрушка для запугивания непослушных детей.

– Я долго размышлял, – прозвучал за спиной Жирдяя голос Дитриха, после чего тот отошел в сторону, давая мне возможность как следует рассмотреть и обладателя голоса, и огромный молоток, лежащий на столе. – Как мне с тобой поступить? Дать умереть от голода, что ты, несомненно, и собираешься сделать. Или же продолжить включать устройство. И тут меня осенило. Ты каким-то образом нашел способ его обмануть? В записях говорится, что испытуемые не выдерживали и нескольких часов. Ты же в порядке после целой ночи. Ну не совсем в порядке, видок у тебя ещё тот, и всё же. Так как ты смог обхитрить его создателя?

Я молча смотрел Дитриху в глаза, все ещё не придя в себя после ночи. Он же расценил моё молчание как упрямство и огорчённо покачал головой.

– Так я и думал. Ну что ж, ты не оставил мне выбора. Приступай. Я подожду тебя наверху. И не забудь, что я сказал. Повтори?