Лишь одна музыка

— Мария слишком тактична и уклоняется от разговора, что-то должно быть не так.

— Ты имеешь в виду между мной и Джулией?

— О, и это все? — спрашивает Вольф разочарованно. — Это всем очевидно. Я думал, там что-то еще. Ну, что-то есть? В смысле, что-нибудь загадочное.

— Нет... я не в курсе.

— Знаешь, Джулия довольно известна в Германии, хотя играет и не так часто: несколько сольных концертов в год. Она играла в Мюнхене пару лет назад. Меня позвали, и я обнаружил, что это она... Это твой первый раз в «Музикферайне»?

— Да.

— Нервничаешь?

— Ну...

— Не надо. Ты ведь ничего не можешь сделать, зачем волноваться? А ты собираешься играть все октавы в первой вариации? — Вольф имитирует, нелепо утрируя, движения несчастного скрипача, пищащего на струне ми и не попадающего на большую часть высоких нот.

— Что значит «собираюсь» ли я? У меня разве есть выбор?

— Конечно. В одной из редакций этих октав нет. И вообще, они звучат совершенно по-дурацки.

— Уже поздно — они у меня в голове и в руках.

— Однажды я слышал такое исполнение, — говорит Вольф. — Звучало намного лучше, но, конечно, все решили, что скрипач просто испугался... А как у тебя со звуком? «Держи, держи, держи!» — говорит Вольф. — Ты ведь знаешь, что он болен? Вы помирились? Не жди, пока он умрет.

— Я думал о нем вчера ночью, гуляя по городу.

— Из бара в бар.

— Я был без тебя.

— Ну... и?

— И ничего; просто думал о нем. И про тысячу других вещей.

— Какое-то время назад мы выступали в Стокгольме, и после концерта Карл пришел за кулисы, — сказал Вольф. — Он ужасно выглядел... Ты был слишком суров к нему.

— Это я был слишком суров к нему?

— Именно так, — говорит Вольф, так и не решивший, кто он сам — шут или мудрец.

Он не поясняет, а я не спрашиваю. Годы назад Джулия намекала на что-то подобное. Но как бороться с убеждениями в собственной голове? Под руководством Карла Шелля я так же не мог играть на скрипке, как если бы мои пальцы были сломаны. Ужасная немощь охватила меня тогда. Я чувствовал себя беспомощным — наверное, так, как она должна была себя чувствовать сегодня. Но по крайней мере, мое состояние можно было облегчить или преодолеть по прошествии времени.

5.6

Во время ланча Мария говорит больше обычного и более нервно, не так, как, я помню, было раньше. Но почему — я не знаю: может, чтобы помочь Джулии не выдать себя перед Вольфом, а может, ее изменили замужество, семья и время. Она, как и Джулия, вышла замуж «вне музыки», но она оставила свое сценическое имя — Мария Новотны. Она перескакивает с темы на тему: мрачная серая зима этого года совсем без солнца; внезапный приход лета почти без промежуточной весны; разросшиеся кусты сирени в большом парке, которые мы обязательно должны увидеть после ланча; планы семьи на Пятидесятницу на родине ее мужа в Каринтии, куда, она полагает, Джулия тоже поедет; отношения Петера с их котенком Питу, которому всего год и который любит спать в ее футляре для виолончели, когда она играет; как ей жаль, что не она играет с нами в струнном квинтете...

Вольф должен уходить, и мы его провожаем до двери.

— Мы должны сбежать из Вены на Пятидесятницу, — говорит Мария за кофе. — Сотни автобусов паркуются в Штадтпарке и привозят стада довольных итальянцев и стада серьезных вежливых японцев.

— С какой стати японцы празднуют Пятидесятницу? — спрашиваю я.

Мария секунду смотрит на меня, потом продолжает, повернувшись к Джулии:

— Так ты решила, что` делаешь после концерта? Ты поедешь с нами в Каринтию или останешься в Вене с матерью? У тебя совсем нет для меня времени с тех пор, как она поселилась в Вене.

Джулия сомневается:

— Я еще не знаю, Мария. Она не хочет меня отпускать. И тетя приезжает сегодня, так что я даже не представляю, как буду готовиться к концерту.

— Но Каринтия?

— Я не знаю, еще не знаю. Пошли наружу, посмотрим на сирень. Такая прекрасная погода.

— Я сначала пойду разбужу Петера, — говорит Мария.

Петер немного капризничает после сна, но радуется, заметив котенка, притаившегося под кустом сирени. Он бежит к тому, спотыкается и падает. Убедившись, что на лице матери написано беспокойство, начинает плакать. Мария ведет его домой, и мы с Джулией остаемся одни.

В саду стоит потрясающий запах.

— Мария знает про нас?

— Было бы лучше, если бы ты меньше на меня смотрел во время ланча.

— Я запоминал твой образ, чтобы воскрешать потом в памяти... Так сегодня вечером ты будешь у матери?

— Да.

— Тогда пойдем сейчас в гостиницу. У нас есть по крайней мере пара часов вместе.

Джулия качает головой:

— Сейчас три. Я должна ехать домой и позаниматься, пока не приедет моя тетя. И еще у меня не было времени сходить в церковь.

Она касается моего лба, где выросла небольшая шишка.

— Прошло столько времени, — говорю я.

— Это правда, — говорит она, не понимая. — Так странно: мы втроем вместе здесь. Мне хочется сказать: «Мария, достань до-минорное трио Бетховена...» Я чуть не сказала «пойдем завтра к Ноцилю на ланч», но, знаешь, «Ноциля» больше нет.

— Больше нет? — говорю я. Это как если бы Шёнбрунн69 испарился.