Лишь звук пролетевшей пули (СИ)

Как оказалось — очень даже мог. Симонов, увидев по телику репортаж о разгромленном отделе, а после — о выпавшем из окна сослуживце, легко сложил два и два, но поддержки у остальных не нашел. И, решив разобраться самостоятельно, заявил, что пойдет выяснять все один. А после… бесследно исчез.

И только после новости о героически задержанном начальником отдела террористе, которого видели в компании Цаплина, Рощин и Яшин, немного подумав и покопавшись, пришли к выводу, что совпадением это быть не может. Ведь именно после разговора с сотрудником этого отдела Цаплин погиб, а отправившийся туда же Симонов обратно уже не вернулся… И вряд ли начальник отдела не в курсе всего происходящего.

Оставалась самая малость — заставить ее рассказать всю правду.

***

— Упрямая ты тетка, как я погляжу, — Яшин, присев перед стулом, на котором, связанная, сидела рыжеволосая женщина в форме, заглянул в разбитое лицо. — Да только это вопрос времени, когда ты заговоришь. Способов-то разговорить много бывает, сама, наверное, знаешь.

— Да че ты с этой сукой возишься! — рявкнул Рощин и с размаху заехал тяжелым ботинком по ножке стула. Лодыжку моментально прострелило обжигающей болью, крутанулись перед глазами стены и потолок, затылок, соприкоснувшись с полом, налился мучительной тяжестью, а из груди помимо воли вырвался истеричный смех — вспомнился примотанный к стулу Лаптев, спокойно зачитанный приговор, недрогнувшие пальцы на спусковом крючке и россыпь кровавых капель на забранном пленкой полу…

— Ты все скажешь, тварь! — еще один тычок пришелся в бок, разорвавшись нестерпимо-жгучей вспышкой. — Вы убили его? Отвечай, сука! Быстро, ну!

— Я не понимаю… что вы хо… — и снова задохнулась, судорожно смаргивая выступившее слезы. Вокруг все плыло, слова доносились как сквозь вязкий густой туман, дышать было так тяжело, словно вместо кислорода в легкие вкачали липкой холодной воды.

— Отвечай! Это же вы его тут убили! Тело где? Отвечай!

Яростные восклицания, повторяемые по замкнутому кругу вопросы, прошибающие острой болью удары… Все спуталось, смешалось, слилось в тяжелую удушающую муть, затягивающую в постепенно надвигающуюся бессознательность. “Скорее бы уже”, — успела подумать Ира, прежде чем новый настигший удар выбил последние остатки слабой осмысленности.

***

— Ром, че они тупят-то?! — Паша нервно стиснул кулаки, бросив взгляд в сторону неторопливо совещавшихся людей в форме — один завис, разглядывая разложенный на капоте машины план отдела, другой невозмутимо раскуривал сигарету, третий со скучающим выражением лица разговаривал с кем-то по мобильнику.

— Ткач, да чего с тобой? — лицо Савицкого застыло в озадаченности.

— Ничего! Со мной — ничего! — На миг отвернулся, медленно выдыхая сквозь зубы. — Все, хватит. Они тут скорее палаточный лагерь разобьют, чем реально че-то делать начнут! — Поймал за рукав пробегавшего мимо пэпээсника. — Броник есть?

— Паш, ты че задумал?! С ума сошел, что ли? Ну куда ты!.. Для этого специально обученные люди есть!

— “Люди”! Тебе срифмовать? — моментально огрызнулся Ткачев. — Не могу я тут стоять любоваться!.. Все, мозг мне не выноси!

— Ткач, да постой ты! — Рома догнал его уже на крыльце. — Ты не подумал, что ее просто пристрелят, если кто-то сунется? У них там вообще кукушка, походу, съехала!

Спина Ткачева странно и как-то жутко окаменела.

— А ты чего предлагаешь, ждать, пока они ее там убьют? — осведомился каким-то неестественно-застывшим голосом, не оборачиваясь. — Или что? — И, не дожидаясь ответа, первым скрылся в здании.

Какое-то гребаное дежавю. Ведь, кажется, совсем недавно точно также передвигался по страшно затихшим коридорам по направлению к кабинету, где какой-то псих удерживал заложников. Только тогда это Ирина Сергеевна почему-то вдруг решила взять на себя роль спасателя.

Сумасшедшая. Сумасбродная. Жертвенная и эгоистичная, жестокая и беззащитная, безжалостная и трогательная… Сколько всего оказалось в ней — противоречивого, невозможного, несочетаемого. Одно его покорило, другое он смог принять… Но судьба решила изощренно посмеяться, ненадолго подарив то, о чем он не задумывался и не мечтал, а потом внезапно и беспощадно отнять.

Отнять?

Отнять.

Оглушительной волной взметнулся внутри отчаянно-дикий протест. Ткачев не хотел даже думать, что двое крепких, распаленных яростью мужиков могут сделать с безоружной хрупкой женщиной, которая упрямо стоит на своем и делает вид, что ничего не понимает.

Если уже не сделали.

Что-то страшно и больно оборвалось в груди — показалось, что остановилось сердце.

Замер у стены, в конце коридора выхватывая взглядом знакомую дверь и тут же отводя глаза.

— “Тяжелые” все равно незаметно через окно не пробьются, там решетки. А тут нарисуются, дверь ломать начнут… тогда… все… — На миг зажмурился так крепко, что перед глазами замельтешили яркие круги. — Только если… Шумнуть бы надо.

— Понял, — коротко бросил Савицкий, одарив каким-то понимающе-сочувственным взглядом. Потянулся к мобильному.

***

— Она меня достала!