Листая Свет и Тени

На следующий день ровно в шесть часов утра прозвенел будильник. Автор, как всегда, проснулся с мыслью: «А не попробовать ли мне написать сегодня рассказ?!» Он встал, умылся, позавтракал и, приготовив все необходимое, уселся за письменный стол. Он был охвачен вдохновением и чувствовал, что в нем определенно имеется писательский дар, согревающий его изнутри и наполняющий теплом и счастьем, словно огонь в камине. Но стоило ему вновь подойти к той заколдованной черте, расположенной где-то на середине листа, как тут же повторилось вчерашнее грабительское вторжение ветра. Он унес с собой очередной недописанный рассказ, а неведомое заклятие забвения, как и в прошлый раз, сковало сознание и память Писателя.

Через два часа он опять смог пошевелить своими руками и всем телом. Он не помнил, что с ним происходило в течение этого времени. В его памяти давно уже образовалось темное пятно, только теперь оно стало еще шире. Если б кто-нибудь спросил его, чем он занимался на протяжении двух с половиной часов после пробуждения, то писатель, скорее всего, не ответил бы ничего (он вообще не любил, когда задают много бессмысленных вопросов, тем более он не любил отвечать на них) или мог сказать, что собирался на работу.

Зато он прекрасно помнил вторую половину дня, проведенную им в конторе и в кругу семьи. Он мог подробно описать не только события этого дня, но всех предшествующих ему дней, что он делал в течение месяца и даже года. Он все прекрасно помнил. В девять часов он начинал торопиться. Жена помогала ему найти носки, галстук, дети возвращали ему взятые ими без разрешения циркуль, линейку или планшет. Писатель выходил из подъезда и шел к своему автомобилю, забрасывал портфель на заднее сиденье, грел двигатель. В девять тридцать его машина трогалась с места и вливалась в беспрерывный поток из стали и колес, несущийся мимо его дома и ослепительно сверкающий в лучах восходящего солнца. А в десять ноль-ноль он уже сидел на своем рабочем месте. Вечером он возвращался, ужинал с семьей, успевал посмотреть и обсудить с женой свеженькое ток-шоу на горяченькую тему и очень скоро засыпал.

Во сне он видел, как переливающийся серебром поток, похожий на тело красивого гигантского Дракона, проползал мимо его окон. Сначала он любовался им со стороны, потом подходил ближе, чтобы как следует его разглядеть. Он видел, что из змеиной, туго натянутой, отливающей металлическим блеском кожи торчат всевозможные детали: ножи, пружины, гайки, трубы различного диаметра и длины, тросы, приборы, автомобили, краны – все что угодно, созданное из стали, шестеренок и железа. Змей рос на глазах, становился все шире и шире, заполнял собой все пространство вокруг, весь дом, заползал к нему в рот, в глаза, накрывал его змеиными кольцами и расщеплял в своей плоти. Тогда он еще глубже проваливался куда-то в багровую тьму, и сны ему больше не снились до самого утра. Утром все повторялось. Будильник – в шесть, идея нового рассказа, завтрак, наполовину исписанный лист бумаги, очищение памяти, работа в десять, ток-шоу, поцелуй на ночь, сон в двадцать два ноль-ноль.

Однажды в форточку залетела осенняя сонная муха и разбудила писателя раньше времени. Писатель сначала отмахивался от нее, а потом решил встать. Он чувствовал, что что-то произошло, чего-то не хватает, но никак не мог вспомнить, чего же именно.

Он вспомнил про муху и, чтобы она не посмела преждевременно кого-либо опять потревожить, погнался за ней. Муха села на зеркало. Он замахнулся скрученной в рулон газетой, но, взглянув на ее маленькое бусиничное тельце, увидел, как мухино брюшко переливается стальным блеском и отражается в зеркале.

– Стальной Змей! – вдруг вспомнил Автор. – История! Ветер!

Он вспомнил все: незаконченный рассказ, продолжение этого рассказа. Он даже вспомнил все свои истории, которые он сочинял ежедневно на протяжении многих лет, но не успевал записать, так как ветер уносил их с собой и заставлял его обо всем забыть. Писатель посмотрел на муху и подумал, что, несмотря на свою неприятную внешность, она помогла ему вспомнить все это. Он опустил занесенный над ней рулон газеты и пошел в ванную комнату, но, вскрикнув, выскочил обратно.

Его пронзила острая боль, словно тысячи ножей одновременно вонзились в его кожу и тело изнутри. Казалось, что он разлетится сейчас на кусочки. Рядом повеяло омерзительным запахом, от которого тошнило. О том, чтобы умыться и позавтракать, не могло быть и речи, не говоря уже о том, чтобы сесть и записать воскрешенный финал вчерашнего рассказа. Но Автор, несмотря на боль, боялся забыть все, что чудом вспомнил несколько мгновений назад. Чтобы никого не разбудить, он выскочил на балкон, уцепился за перила и стал быстро, громко, тяжело переводя дыхание, рассказывать вслух. Ему казалось, что никто его не слышит из-за несмолкаемого шума со стороны гудящего проспекта. Он почувствовал, что как только он произнес первые слова, боль мгновенно утихла. Вдохновленный результатом, он говорил, не останавливаясь и, конечно же, ничего в этот момент не замечая вокруг себя.