Листая Свет и Тени

Тайны, тайны обступили Руслана сразу же по приезде в Баку: где живет Амир, что с ним случилось и чего ему надо; Кина, стерва, ставшая еще красивее, подлила масла в огонь: сам объяснит, невмочь ей излагать такую дикость, только ты и нормален в этой стае безумцев – Руслан и впрямь был положителен: коренастый, светлоглазый блондин в костюме с галстуком, с простодушным и немного суровым лицом, этакий доктор Ватсон, подрастерявшийся без скрипача в этой странной атмосфере недомолвок, да еще черный кот в коридоре гостиницы: тишина, безлюдие, величина животного, до неприятности осознанный взгляд (будто в гости явился и ждал, что откроют) впечатлили странно и сильно, вспоминались неотвязно, это же ворон Эдгара, чертыхался Руслан, а точнее, монета заир: явившись раз, преследует всечасно. Но вот Амир, полноватый, ухоженный, с черным мазком бородки, выглядит старше двадцати восьми и с вежливой иронией рассуждает о понятии «смелость». Дезертиры плюют на отчизну – из трусости или нелюбви к родине? Не спасли утопающего – трусость или равнодушие? Быть эгоистом некрасиво, но кто отважнее, другой вопрос. Солдат в авангарде атаки: из храбрости? тщеславия? страшась командира? Не прав Стендаль, мол, храбрость неподвластна лицемерам, но ближе к истине Фейхтвангер. Итак, смелость вызывается иными чертами характера, зачастую неблаговидными, и – да простят храбрецы всех времен и народов – но вот вопрос: была ли храбрость? А был ли мальчик, господа? Публика млела, улыбалась понимающе, восторгались юнцы (не спасут утопающего), однако: здравым умом от оратора веет, благопристойною будет просьба, мало ли зачем сумасбродка сочла ее дикой, и вот, подобно Кине, ухватившейся за него как за единого здравомыслящего, Руслан за чаепитием потянулся к Амиру, натыкаясь на взгляд соседа, второй раз, третий. Незнакомец глядел неотрывно.

Взор, тяжелый и недвижный, вызывал раздражение, общий вид – недоумение, если не насмешку: желто-бледная кожа обтягивала угловатый скелет, в грязных тряпках штанин (в таких беспризорники моют машины) и замусоленном свитере; воротник неопределимого цвета венчала голова диковинная – худоба и бледность гротескные, до неприятности; длинные, редкие, рыжие волоски усов, лохмы каштаново-рыжих волос, истончившийся нос и зеленый взгляд без ресниц – двадцать лет или тридцать пять, какая-то тупость в выражении лица, то ли дебил, то ли пьянчуга, чего уставился, экий придурок. Незнакомец отвернулся, разминая сигарету, Руслан к Амиру: наконец-то, веришь, и телефона не мог узнать. Тот улыбнулся: помнит Руслана, знал о приезде, поговорили с Амиром? Руслан растерялся: разве не ты Амир? Писатель. У него эспаньолка. Сбрил, отвечали, вон смотрит на нас.

И оборачиваясь, Руслан уже знал, с кем предстоит ему встреча, более того, он почувствовал ясно, что не будет теперь благопристойности, здравого смысла, что безумной обещает быть просьба, одного не мог еще понять: кого напоминает этот тяжелый зеленый взгляд.

Глава 2 Демон сидящий

Много мрака в глазах

Мало крови в лице…

Луис Гонгора

Все смешалось, как в доме Облонских: гости пили, найдя именинника, иные не знали, кого поздравлять, что не мешало веселиться; оратор с эспаньолкой, оказавшийся Мирзой, вел в танце новоприбывшую Кину, поясняя: Амир удружил семье Руслана, неоценимо, Руслану известно от отца, он согласится; невозможно, стонала Кина, он такой положительный; потому и согласится, чувство долга, благодарность, у него же на лице отпечатано; боже, вновь простонала Кина, что ж теперь будет – хлопнула пробка, взметнулось шампанское, и они вернулись к столу. За женщин, крикнул русый верзила с косичкой. Мы выпьем: за женщин.