Листая Свет и Тени

Здесь подходили они к дворцу правительства, прошли мимо дома жилого, этажей в пять: глухая каменная стена с одним-единственным окном посередине, светившимся желтым пятном. Мирза указал на него: «здесь живет грек», и вновь вернулся к разговору. Это обрывистое замечание еще более омрачило Руслана: что за странная глухая стена, что за грек и зачем сказал об этом Мирза, все это только усугубляло ощущение странности в истории с Амиром, неправдоподобной, но физически осязаемой; а Мирза продолжал: по тем же причинам и литература современная не в чести у смертника нашего – если для стародавних поэтов аксиомой являлись смелость и выдержка (преподношение их читателю, окружение ореолом, во многих же случаях: проявление их в личной жизни (а если кто и трусил, подобно Тургеневу на корабле, то хоть стыдился этого и скрыть пытался, не считая поведение свое естественным)), то со временем падала мужеству цена, современные же писатели (многие из них, весьма многие) порой сильно смахивают на того самого мужика, что хохочет при упоминании героизма. Амир наш решил подхватить эстафету, чудную, выстроенную им же самим: Насими, Байрон, Лермонтов – их почитает он смертельными (тут зашли во двор собеседники и закружили вдоль черно-желтых окон, медля в дом заходить (пояснил Мирза, что покончить хочет с материей сложной до захода в компанию шумную)), и причудлив выбор Амира: будто на них отпечаток особый, мол, не к жизни зовут они – к смерти, а это (тут подошли наконец к полуподвальной двери (мастерские художников, догадался Руслан)), это в Амира устах комплименту созвучно: мол, и насекомые жить хотят и умеют (здесь Мирза постучал), лишь умирать не способны животные, они сливаются с природой, в иное переходят состояние, но умирать (да к тому же и с музыкой) – то бесценный дар человека. Так порешил наш Амир…

И открыли им дверь.

Глава 4 Диспут. Истязания. Лопе де Вега

Петр, это не больно[9].

Встал Руслан посреди мастерской, расставив ноги и слегка набычившись, коренаст, упрям и прямодушен (ну да, это Ватсон), однако враз оценил совокупность деталей – ветер, ночь, потолок низковат, освещение слабо (перебои с электричеством), диковатая тема разговора предстоящего и струною натянута Кина: атмосфера была Достоевской. Чертова жизнь, ведь мечталось об усадьбах Тургенева, о беседах положительных, ан судьба не дала, не к добру это все, Достоевский – смертельный поэт. Тут заметил Руслан, что перенял терминологию Амира, и это крепко смутило его. Подошел лет пятнадцати русый парнишка, поздоровался робко (с непривычки старшим руку подавать (растрогало это Руслана, и сердечно он руку пожал)), глянул на закуривавшую Кину, пожирая глазами; не чавкай, процедила ледяно, чай разлей. Мальчуган поплелся разливать, мужчины сели, Кина встала за креслом, нагнувшись, уперлась в подлокотники (самые мужеские манеры были ее, даже в этом стоянии раком не проглядывал Эрос, столь была напряжена (а ведь как хороша)), начав: Амир позвал тебя на помощь, но мы также тебя призываем, не желая под суд и в скандальную хронику, дело ведь спорное, темное – достоевское, добавил Мирза (тут Руслан слегка даже дернулся), – да и свихнувшегося тоже жаль, в конце концов (так политики, защищая свои интересы, соображением гуманным любят речи округлять (усмехнулись ребята, Кина поняла и на мгновение смутилась)). Тут Мирза обратился к Руслану: нужно герою нашему внушить, что не вынесет, посмешищем станет; внушить, не выказывая своего интересу, и на эту роль ты годишься нас более. Кина живо обернулась: как думаешь, стерпит? Руслан замялся, развел руками: не знаю. Значит, выдержит, мрачно подытожил Мирза – ну почему, почему? – так это ж просто: скажи кому-нибудь, что подобное снесешь, не воспримут всерьез, мы изначально расположены не верить в героизм; положим, кто и сдюжит, так ведь априори люди не поверят, но если мы, целых трое, не можем «нет» произнести и рассмеяться, то это какой же от него веет силой; он, стервец этот – сдюжит; он не здоровяк, напирала отчаянно Кина, соплей перешибешь, то-то и оно, что не силен, бесстрастно иронизировал Мирза (и вновь Руслану было непонятно: над кем, зачем, чего он хочет), будь он атлетом, можно было бы сказать со стороны, что нас троих в заблуждение ввели бицепс с трицепсом, меж тем как мужество не зависит от мышечной массы (и от половой принадлежности, кстати), но если щуплый дохляк – впечатление произвел такое, то значит, стервец этот сдюжит.