Листая Свет и Тени

Молчали. Руслан задумчиво, Мирза как-то с насмешкой (над чем? над кем?), Кина со сдерживаемой яростью. «Впиши и Грибоедова. У него все равно одна только пьеса, – сказал Гера. – Цифры не изменятся, а список станет внушительней». Достоевский, еще в наушниках, не слыша, проорал: «А-а?!! Что-о?!!» Вдруг понял, покраснел и снял наушники. «Сейчас не до тебя», – мягко промолвил Мирза. Вислоусый выдержал паузу, продолжил: Карнак и Шульце-Бойзен, истязуемы гестапо, показаний не дали, а Бойзен так и вовсе молчал, без стенаний, ошарашенные наци жгли его ультрафиолетовыми лучами – без результатов, тогда на технику решили наплевать и припомнили Средневековье – «испанский сапог», Бойзен кричал, но информации не выдал, не солоно хлебавши отправили в газовую камеру, прокурор Редер, уходя с места казни, обронил: «Шульце-Бойзен умер как настоящий мужчина», а впрочем, неважно, кто что сказал (тонкая усмешка тронула губы Мирзы, Руслан уловил, Кина уже ничего не ловила, молча давая понять, что перечисление затянулось, но Руслан слушал сосредоточенно и как-то напрягшись, отчего стал казаться еще коренастей и пружинистей, и это подхлестнуло рассказчика (он даже перестал глазеть на Кину)) – супругов Херша и Миру Сокол калечили те же эсэсовцы, посадив по соседству, но даже взаимная жалость показаний не выбила; советская пропаганда? спросила Кина ядовито – архивы гестапо, бесстрастно ответствовал пропойца, не повернув головы, но смотря на Руслана (кто знает, может, Кину раздражало и это – сильнее женских чар оказалась невнятная сила, незримая связь между этими двумя, а впрочем, до того ли ей было, и к чему ей внимание голодранца проспиртованного – но кто знает, кто знает), Сюзанна Спаак в тех же учреждениях прошла через многодневный кошмар, не выдав никого, только лишь сошла с ума от боли, вместо требуемых данных декламируя Платона и Гомера – дальше не продержался выпивоха, деликатно Мирзой выпровожен, ассигнациями начинен, но отчего-то не радостный, как во время заначки, а сумрачен, сдержан, как и Руслан (к чему, отчего?).

Откуда деньги у него на палача и прочие издержки – продал квартиру, вполне состоятелен, хоть и выглядит по-прежнему дико, ты представь… соблазните его – перебил Руслан, сминая пачку сигарет – что? – соблазните. В бар отведите, в ресторан. Пусть развеется. Пусть оторвется. (И невольно улыбнулся Руслан, в ресторане представив Амира: этакий двойной вопросительный знак в государственном гимне.) Да хоть сама постарайся, добавил про себя, окинул взглядом Кину и опешил: явно была смущена, и Мирза теребил эспаньолку, черт… видно, она попыталась, но не вышло ничего, и себе подивился Руслан: был рад, что ей не удалось, этой писаной диве, и ведь с кем не удалось – с этаким чучелом, почему же я рад, идиот (странное дело: всегда ясный и цельный, с самого начала сей нелепой истории он постоянно сомневался в себе, будто обнаружив в душе кого-то другого, удивлявшего его, порой раздражавшего, иной же раз Руслан пред ним робел). А Мирза пояснял: не пройдет этот номер, на сей счет у Амира своя философия – только животные, говорит, умирают от дряхлости, к забавам плотским доступа лишившись, это значит – жизнь их отбрасывает, но подобает человеку: ее – отбросить, в самый раз помереть, коли деньжата завелись, пинком отбросив ягодицы с шампанским, это значит – ты жизни хозяин, а не правят тобой, как скотом; это я – Мирза добавил – у психиатров читал: подчас безумцы мыслят очень тонко.