Листая Свет и Тени

Амиру – долг неприятный, и было б хорошо уклониться без прямого обману, но теперь стало ясным, что постылой обязанностью было: мешать помешанному, а как понял, что можно не мешать, враз стало легко. Но почему? И впервые в жизни понял Руслан, что не понимает себя, и не зависит больше от себя. Потому-то ему стало жутко, потому-то он сел на скамью.) Бросай, пока не поздно. Ты занялся самым невыгодным делом. Шахматист обыграет противника, – и видно даже дураку, – кто обыграл. Боксер пошлет в нокаут слабака – и кто сумеет оспорить, что Б, а не А растянулся на ринге? В литературе не докажешь ничего. Мало классика нокаутировать: нужно еще, потному, загнанному, к публике обернуться и – нет, не рукой помахать, – а доказывать ей, задыхаясь, перчаткой утирая пот, что он повержен, а не ты – но их-то много: ты один, ты измочален: им удобно – и ничего не сможешь доказать. Ну, хорошо, предположим (так Амир говорил раздраженно, хотя Лачин не думал возражать, а только позу изменил, ноги расставил и руки в карманы вложил, не сутулясь, нежданно выше оказавшись собеседников), тебе все равно, но подумай лично о себе – вот стоишь ты, плечи расправив, силен и уверен в себе, видом своим, волосами раздражая обывателя восточного, видно свистят порой вслед, ты же рад их нагнать, да вмочить кулаком – прет из тела энергия, сладко и просто: морду сволочи набить, так услышь же печальную новость – сила уйдет, в монологи страстные уйдет, в лихорадку творческого бокса, лимоном выжатым станешь выползать на тротуар, и помереть будет боязно: а ну как пырнут ножиком, царские планы на ветер пустив? – станешь людей избегать, ночами изводя бумагу, страсть изливая вулканической лавой, на людях являясь вулканом потухшим, далек от планов меркантильных, не замечая, что ешь да и ешь ли ты вообще, похудеешь и щеки впадут, погоди… чем же ты заболеешь? (Лачин пытался иронично улыбаться, но вышло ненатурально, Руслан это видел, Амир не видел ничего, как будто сходу отметая возможность недоверия, он танком пер со своим пророческим тоном, и дурацкое чувство сгустилось в Руслане: что в говоримом есть некая весомость, тяжелая, могущая претвориться в реальность (и видать, Лачин чувствовал то же, потому и провалилась улыбка), попытался задушить это чувство, но оно было скользким и не далось.) Ах да – туберкулез! Ну конечно. Болезнь бедных! Ты не ценишь реальность, только блеск композиций словесных, – но оценишь на койке больничной, исхудалым, в поту, вспомнишь утерянное: солнце, море, смех под перезвон бокалов, женщин, коим нравился и мог овладеть, только вот не успел, эфемерностью слова прельстившись – не ценит счастья человек, пока не утеряет! – помирая, оценишь. И исходясь от обиды и кашля, кашля: натужного, обиды: бессильной – ты подохнешь. Тебе двадцать два? В двадцать семь-двадцать восемь – подохнешь. Но есть другой сценарий. Владеешь английским? Нет? Амир расхохотался (впервые Руслан его видел таким, и не шел ему смех (верно, так Брюсов смеялся), лицо искажая гримасой), обратился к Руслану: бьюсь об заклад – знает, сколько полотен написано Рубенсом и когда опочил король-Солнце, а вот английского не знает! Тупые, белые люди говорят по-английски. Говори же и ты. С краснорожими янки сойдись. Займись перфомансом. Поп-артом. Ерундой займись: за это платят. Уедешь, гранты отхватив. Не бойся поглупеть: на фоне американского стада все равно будешь чувствовать себя Лобачевским. Живи, не помирай. Вон шарик воздушный (указал он под дерево), он надут неразумным ребенком и ветром угнан: теперь достаточно укола одного, нажима, чтоб лопнул, – долго ли, думаешь, продержится он? А в состоянии спущенном он был неуязвим – придавишь каблуком: нипочем. Так и с людьми происходит. Растешь духовно, обостряются мысли и чувства, и жесточе ранит мерзость жизни, сильней впечатляют обиды невинных – шаром воздушным разрастается дух, от наплыва мыслей и чувств становясь уязвимей, и довольно укола булавочного, нажима легкого, дабы лопнул к чертям. Ницше, Врубель и Блок – шарами полопались от нажима обыденности. Не раздувайся.

Под конец, на Лачина наставив палец (и затруднительно сказать, кто выглядел мрачнее), трижды Амир отчеканил:

– Учи английский! Учи английский! Учи английский!

Глава 6 Феникс

Жив, а не умер Демон…

М. Цветаева